Дочери человеческие (Мищенко) - страница 40
— Я не понимаю одного: откуда в этом существе такая гармония, изящество? Плебейская родословная, а подите же… Возможно, смешение крови? — князь искоса смотрит на румына.
— Какой же крови? — лениво спрашивает тот, переводя взгляд с князя на Марию.
— Впрочем, все это пустое, все это неважно. — Князь отпускает руку Марии. — Поди к Агнессе, пусть она расплатится, если у нее есть свободные деньги.
Мария берет корзину и выходит, сопровождаемая взглядами князя и щеголеватого румына.
Так вот где она слышала о капле росы, о красоте окружающего мира! И почему ей вспоминается только прошлое, почему она не думает о первых шагах своего ребенка? Они ведь будут. Они должны быть — первые неуверенные шаги и след от них…
Она кладет руки на живот, слегка приподнимает одеяло, чтоб не давило.
Ей трудно дышать. Жарко… Жарко! Такое тяжелое одеяло… И эти вздохи и гул моря, они будоражат мысль, от них так неспокойно.
Мария ищет глазами людей, приютивших ее. Здесь они, здесь, сидят за столом, перед ними миска с картофелем. Горячий картофель, от которого идет пар. Вот они — дед Степан, и бабушка Невена, и Алена. Они едят, поэтому не слышно их голосов, а Мария испугалась, что их не было вовсе, что померещились они ей в бреду. Она все еще не может отделить прошлое от настоящего. Прошлое даже ближе, яснее, ярче. А будущего и вовсе нет… Нет даже первых шажков ребенка, она их не видит, не слышит. Топ-топ… Топ-топ… А голос? Его крик? Она сперва услышит его крик. Так говорил Георг. «Он закричит… Все мы рождаемся с криком. Ты услышишь его. Ты должна выжить, чтобы услышать крик нашего ребенка. Потом ты будешь петь ему песенку: «Ладушки, ладушки…» Ты знаешь эту песенку? Нет, ты, пожалуй, не знаешь, бабушка пела тебе молдавские колыбельные. Но я научу тебя, моя мать пела эту песенку…» Тук-тук… Как похоже на стук в дверь. Нет, это стучит ее сердце. Тук-тук… Кто там?
— Войдите!
Странно, почему в проеме дверей стоит этот румын? Мирча Витязу, опять он! Мария кричит, потому, что очень боится его. «Начинается… Кажись, что так». Кто это говорит? Кто узнал, что с этого все и началось? Все страшное началось с этого стука в дверь.
Агнесса спрашивает:
— Чего ты испугалась? Это Мирча Витязу, врач.
«Акушерку бы… Да где ее теперь найдешь?» Разве он акушерка? Кто-то гладит ее по голове, и она отбивается, она не хочет, чтобы к ней прикасались руки Витязу. Он берет ее за подбородок, и Мария отскакивает, прячется за Агнессу.
— Чем вы ее так напугали, Мирча? — спрашивает Агнесса.
— Ваш отец, княжна, назвал ее зверенышем. Он находит в ней гармонию совершенства. Это правда, что она полукровка?