Имени этого странника я не знаю, но он держал меня за руку, и мы стояли на уступе, едва не падая от порывов хищного морского ветра.
Только есть ли его вина в том, что я теперь — обиталище боли?
Я не уверен.
Деревья зашумели, встречая ветер, боль проснулась и вгрызлась в моё нутро с новой силой. Но я всё же успел уловить, что дверь, которая может увести меня прочь, где-то близко, пусть и заперта пока. Ничего, дождаться щелчка замка проще, чем отыскать саму дверь, если та вздумала затеряться.
И наконец меня осеняет. Я в том самом лесу, о котором говорил мне мой внезапный попутчик! В лесу, где сокрыто сокровище, которое можно найти лишь в собственной груди.
В тот же миг я выхожу на поляну, в центре которой громадные булыжники образовали круг.
Каждому путнику порой приходится приносить себя в жертву, чтобы выбраться из мира, слишком настойчиво проявившего интерес. И лезвие кинжала в ножнах, что всегда у меня на поясе, потеплело, словно вопрошая, будет ли сегодня для него работа.
Ответа я пока не знаю, но прохожу в центр круга и осматриваю булыжники. Трава тут доходит мне до пояса, тихонько шуршит, когда я двигаюсь от одного камня к другому, разглядывая и касаясь их.
Дверь действительно прямо здесь, её сердце бьётся в унисон моему и… надо же! Здесь боль почти утихает. С облегчением я усаживаюсь в круг, опираясь спиной об один из камней и вытягивая ноги. Что ж, подождём. Дверь или откроется сама собой, или потребует испить моей крови. Но пока что даже нескольких мгновений облегчения мне достаточно, чтобы обрести ясность мысли.
Лес вокруг трепещет и поёт, невольно я почти задрёмываю, настолько чарующа и прекрасна мелодия.
Зачем он втолкнул меня сюда? Зачем рассказал мне историю?..
В последний миг, пока наши пальцы ещё соприкасались, он улыбался. Отчего?
Снова память пустеет, нет ничего, кроме музыки ветра, ничего, кроме песен крон и птиц. Я бы станцевал здесь, но боль опустошила меня настолько, что тяжело даже встать. Закрывая глаза, я уже не пытаюсь решать вопросы.
— Мне нужна была жертва. Ты жертва? — вплетается в музыку голос.
И я всматриваюсь в возникшее передо мной существо. Оно иссохло века назад, почти превратившись в собственную тень, а глаза его голодны и темны, но тёмного голода я совсем не боюсь. Страшнее белой пустоты голода не бывает.
— Ты жертва?
— Нет.
— А кто?
— Странник.
Ветер вновь играет на небесной виолончели. Существо размышляет, приглядывается, втягивает тонким носом воздух.
— Ты не отсюда. И запах твой чужероден.
— Так и есть.
— Но тебя оставили в жертву, — существо уверенно тянется к моему запястью.