А как она преображается потом, шаг за шагом, — какая ползучая тень тщеславия, когда она примеряет драгоценности, сколько в ней искренности и уязвимости, когда она одинока и сломлена… Как она неподвижно, не отводя глаз, выслушивает проклятия Валентина, а потом тянется приласкать его, умирающего… Какая страшная сцена с пыткой, которой Мефистофель подвергает Маргариту, и ее дальнейшим безумием. И какая она в финале, снова рядом с возлюбленным — и так далеко от него. Такая настоящая и страдающая — и совершенно уже неземная, вся прозрачная, и все равно светится, все равно…»
Вера одобрительно кивнула. Да, вот это все хорошо и верно подмечено. Надо прямо зацитировать. Про пение он там дальше глупости наговорил, восторженный автор, ничего он в этом не понимает, как все они. Но вот эта часть — вполне. И теперь понятно, о чем писать самой. Прямо так и начать…
Что-то мохнатое с размаху шлепнуло ее по голой щиколотке. Вера с неудовольствием оторвала взгляд от экрана и глянула вниз — кто там? Гриня жмется к ногам. Уж не заболел ли? Да нет, глаза чистые, нос холодный, спину не выгибает. Замерз? С чего бы? Хотя и впрямь, кажется, похолодало. Ого, да ведь стемнело уже! То-то перед глазами все расплывается. Вера включила лампу над столом и развернула плафон так, чтобы свет не мешал глазам.
За стеной вдруг приглушенно гавкнула Бруня. Гриня еще сильнее прижался к ногам горячим шерстистым боком. Да что с вами такое? Вера позвала Бруню, и та послушно прибежала в комнату, цокая когтями по паркету. В тишине этот звук был как-то особенно отчетлив. Теперь обе собаки уселись под столом, прижимаясь к ее ногам, но это было даже приятно — из открытого окна тянуло сквозняком, а вставать и закрывать его не хотелось. Вера помотала головой и пошевелила плечами, разминая усталые мышцы. Ладно, надо закончить эту главу, всего ничего осталось, а потом заняться ужином и зверье накормить. Это, видать, сосед снова включил свой ультразвуковой отпугиватель не то крыс, не то кротов, не то комаров. Вечно ему кто-то жить мешает. А собаки эту штуку не любят, хотя она на них вроде не должна действовать. Дочка ходила уже к нему поговорить на эту тему, потом пересказывала со смехом. Он ей: «Мой участок, что хочу, то и делаю!» Она: «А я тогда тоже свой отпугиватель включу… Вас мигом отсюда сдует к чертовой бабушке вместе с крысами и кротами!» Сосед заинтересовался: «Это что за отпугиватель такой?» — «Да мама моя!» Угроза оказалась эффективной, сосед больше ничем таким не баловался. До сегодняшнего вечера.
Надо, пожалуй, поддержать репутацию, пойти побеседовать с ним по-свойски. Вера усмехнулась. Теперь ее амплуа — не Маргарита, а старая перечница Марта, разбитная соседка, самого дьявола слегка напугавшая своим напором. Эта старая красотка даже черту не находка! В парижской постановке у них Мефистофеля пел тот британский бас с экзотическим именем, как же его… Зал прямо содрогался от хохота в этой сцене, режиссер еще их за это потом журил — вы что тут, комедь даете? Но Вере очень нравилось, она в этот момент стояла с Фаустом поодаль, спиной к публике, и можно было тоже посмеяться не сдерживаясь. Стоп, а почему она про это не написала? Там еще такой курьез вышел… И Вера, забыв про свое намерение нанести визит соседу, снова застучала по клавиатуре.