Хаа-сар бросил узел, придерживая за один край. Плащ развернулся, и спрятанный в нем предмет вывалился в траву к самым ногам Адалана.
Мертвая голова.
От испуга пальцы дрогнули, озаряя ночь ослепительно-белой вспышкой, затрещали опаленные волосы и рукава туники, завоняло жженой шерстью. Но Адалан не отступил. Одолевая тошноту и отвращение, он заставил себя рассмотреть подгнившее мясо, бывшее лицом, чтобы узнать Бораса, старшего надсмотрщика школы Нарайна Орса. И только узнав — отвел глаза.
Значит, дед Бо мертв.
И значит, этот даахи перед ним — убийца? Его неугомонный братишка, его верный защитник и лучший друг — убил человека. Умер от своей руки. И все — из-за него, ради него, потому что он — чудовище.
Так что, теперь и его Ягодке нужно стать чудовищем? Таким, как Фасхил, злобным зверем-одиночкой, никого не любить, никому не верить? Мать погибла из-за него, а теперь и брат… нет, этого он ни за что не допустит. Адалан давно решил: брат не будет страдать из-за того, что когда-то пожалел больного раба и пришел на помощь. Связь мага и его хранителя нерушима, но если эта связь стоит так дорого — он ее разрушит. Он — вершитель, сын Свободы, а для вершителя нет ничего невозможного. Надо только ударить правильно.
Низко, на самом пределе слышимости загудело пламя, из бездны остро пахнуло грозой.
Весна года 637 от потрясения тверди (двадцать пятый год Конфедерации), Серый замок ордена Согласия, Тирон.
Не отводя глаз от мальчишки, Сабаар отшвырнул тряпку. На мертвую голову юный маг едва глянул и снова уставился прямо в глаза. О чем он думает? Вот чуть заметно повел локтем, и тьма, клубящаяся, словно под кожей, исказила черты, не оставила в них ничего человеческого: рот вытянулся в жесткую линию, из провалов глазниц полыхнули синим глаза, напряженные пальцы скривились паучьими лапами — и сгусток света между ладоней снова побелел до ослепительной яркости. Сабаар слушал, думал, вспоминал. Узнавал и не узнавал брата одновременно. Конечно, это он, его маленький Одуванчик. Просто он вырос. И нет ничего удивительного в том, что сейчас брат больше похож на тварь бездны беззакония, чем на слабого златокудрого малявку. Сабаар с первой встречи знал, кто такой его Адалан. Сын Маари. А дети похожи на родителей, это всегда так, это правильно. Разве лик богини, светившийся сквозь лица сестры и матери, пугал его?
Почему же сейчас встает дыбом загривок, и зубы зверя грозят разорвать человеческий рот? Почему так трудно сдержать когти и крылья? Страшно. Больно. До одури хочется вцепиться в глотку, прямо туда, где родником мрака бьется жизнь мага и острее всего пахнет молнией. А потом схватить мальчишку, сжать в объятиях и взмыть в ночное небо, выше и выше, пока холод и пустота не убьют обоих.