И почему он все еще здесь? Чего ждет? Вздох, удар сердца — магия вырвется, и будет поздно… Но Сабаар медлил. Он должен был точно знать, что заставило брата призвать такую чудовищную силу. Зачем собирает ее, к чему готовится? И самое важное: сможет ли остановиться?.. Сабаар пытался угадать, но все-таки упускал что-то важное, самое главное, и поэтому не мог решиться, только спросил:
— Не рад подарку, маг? Или не узнал? А ведь он любил тебя по-своему.
Мальчишка невольно глянул под ноги, дрогнул. Страх и ненависть ударили так, что крылья рванулись сами собой. Если не выдержит, обернется — зверь ни думать, ни выжидать не будет — тогда они оба мертвецы. Сабаар зажмурился и взмолился: «Хаа, милости! Еще миг — и он твой. Но не торопи! Не дай ошибиться…» Зверь притих, но рука сама собой сжала и дернула рукоять меча.
— Стой где стоишь, хаа-сар! — рыкнул мальчишка и добавил тише: — Ты свободен, я отпускаю.
Юный маг почти шептал, но и земля под ногами, и воздух вокруг дрожали, отзываясь на его слова. Так бывало, если Страж начинал просыпаться, тогда хотелось убежать, скрыться от его гнева… нет, сейчас бежать нельзя, когда тут…
Да что же тут? Он сказал, отпускает?.. Вот дурень!
Сабаар вдруг опомнился и понял, что упустил главное и едва не опоздал. Брат решил отпустить его… вот зачем сила! Испугался? Пожалел? Неважно… Меч полетел в сторону, и вторая сущность рванулась наружу, в один прыжок меняя тело. Следующим прыжком угольно-черный крылатый зверь распял юного мага на земле. Передние лапы накрепко прижали запястья. Магический свет, лишенный опоры, опалил морду и угас, разлетелся по саду острым грозовым ветром. Обожженный нос больно щипало, но это было уже терпимо, тем более что маг на глазах менялся, превращаясь из чудовища бездны в перепуганного подростка, братика Одуванчика, родного и любимого. «Легко отделались», — фыркнул Сабаар и переступил лапами, позволяя брату подняться.
Поняв, что свободен, мальчишка приподнялся, обхватил его за шею, зарылся лицом в мех и затих. На сердце сразу стало тепло и спокойно. И сквозь страх, сквозь все испытания этой ночи и порожденную ими силу Сабаар почувствовал высшее одобрение и поддержку — великая и суровая Мать даахи была довольна.
После всего, что случилось, Сабаар ждал слёз, но Лаан-ши не плакал. Брат и раньше никогда не плакал: разбивал ли нос в драке с соседскими мальчишками, обдирал ли руки, лазая по скалам, или тогда, на охоте, когда дикий кот чуть не вцепился ему в лицо. Даже когда уезжал навсегда из дома — и то не разревелся. Хотя и смеялся он тоже нечасто. Сабаар вспоминал детство и теперь легко узнавал братишку в этом юноше, уже почти взрослом вершителе, но еще таком глупом и ранимом, и радовался, что все-таки успел вовремя. И теперь можно без оглядки окунуться в чувства своего мага, позволить его силе захватить душу и течь насквозь, свободно делясь всем, до чего он так и не смог дотянуться в разлуке, вспоминать, узнавать заново и быть счастливым. И не хотелось ничего делать, ничего менять, даже просто шевелиться не хотелось — было боязно спугнуть миг полного понимания и покоя. Но Одуванчик долгого покоя никогда не любил.