— Моего папочку тоже надо было прикончить.
— И нарваться на твою месть? — улыбнулся Сабаар. — Нет, Лаан-ши, я еще пожить собираюсь…
— Не смешно! — Лан злобно сверкнул глазами и отвернулся. — Отдать на расправу жену, продать сына… «Айдел лайн»! Маленькая потаскушка… встречу сволочь — спалю к тварям в бездну.
— Перестань, он все же твой отец. Сам посуди: он жил в роскоши, при власти, его растили, чтобы править богатой и сильной страной. И вон как все вышло. А «мой сладкий» — так в умгарских деревнях всех младенцев называют.
Сабаар вспомнил умгарскую потешку: «Серая кошка, уходи с дорожки. Мой малыш, мой сладкий нынче встал на ножки». И, не обращая внимания на колючий взгляд брата, снова ободряюще улыбнулся и потрепал его по плечу:
— У нас тоже детей ласкают без меры: Лапочка, Солнышко, Ягодка, Золотце… зубы и когти от этого ни у кого еще не затупились, правда же? Нарайн любил тебя, поверь, я в таких делах не ошибаюсь. Любил, но признать не мог — не мог простить Вейзам своего унижения. И отречься не мог… оттого и продал — навредить боялся. Надеялся, что вдали от его ярости тебе будет лучше. Он и сейчас тебя помнит и любит. И…
Сабаар сбросил с плеча ремень с ножнами и полупустой дорожной сумкой, вынул завернутый в холстину кинжал и протянул брату:
— … вот, передать просил.
Золоченый кинжал тонкой работы с витой ювелирной гардой и рукоятью, отделанной голубым шелком, был необычен и редкостно красив, но Адалан даже себе не желал признаваться, как удивлен и восхищен подарком.
Сабаар все понял и не стал мучить брата загадками.
— Это кинжал Гайяри Вейза. Хорош, правда? Дар любви. Гайяри тоже все любили, как тебя.
— И что? — Лаан-ши принял нарочито-равнодушный вид и с показным пренебрежением вонзил клинок в землю. — Я теперь должен родственные чувства испытывать, что ли?
— Ты никому ничего не должен. Ты не Нарайн, не Гайяри, не Геленн и не Озавир, ты не обязан на них походить и платить за их ошибки. Ты можешь жить по-своему и быть кем захочешь.
— Ага! И поэтому ты за меч схватился? — Адалан горько усмехнулся. — Убить меня хотел?
— Не хотел я ничего!
— Как же, не хотел. Я не дурак, братец, знаю, что значит быть хаа-сар: почувствуешь во мне угрозу — убьешь. А я — чудовище, ты сам видел. Потому и дожидались тебя тут как божье благословение.
Сабаар опустил взгляд. Этих объяснений он надеялся избежать. Или хотя бы оттянуть их подольше, не вскрывать все нарывы разом. Но если Лаан-ши так хочется — что ж, он ответит. Нельзя, чтобы недоверие или ложь встали между ними.
— Не хотел. Хотел — убил бы. Боялся, что придется, что ты мне выбора не дашь. Но я бы боролся за тебя до последнего, и всегда буду бороться, хоть с магами твоими, хоть с Творящими, хоть с тобой самим, если понадобится. Между магом и его хранителем никто не встанет, даже сама Хаа тебя не тронет, если я не позволю. А вот в то, что ты не дурак, даже с трудом не верится: умные ведьмины метелки не жуют.