Вот этого Нарайн и ждал.
— То, что у тебя пяти монет не наберется — это ты врешь…
— Да клянусь!..
— Врешь, Рауф. Но, допустим, я поверю. Скину цену до тринадцати талари и к тем пяти, что все же найдутся в твоем кошельке, возьму восемь халифским векселем. Но с условием… иди-ка поближе, — и продолжил тихо, не для посторонних ушей. — Мальчику нужны покой и ласка. Если у него кровь носом или горлом пойдет — не пугайся, просто дай ночной невесты или настой ведьмина листа и пусть спит подольше. Но смотри, осторожно, не приучи. Никакому магу, пока не вырастет, не показывай — потеряешь. И последнее: Оген твой себе на уме, всегда таким был. Почувствует, что уже не первый, — жди беды. Когда малыш подрастет, от него избавься. Если уж так любишь, что продать или придушить жалко, просто отпусти. Мой воспитанник — не шлюха мамочки Керсии, сам знаешь, без хозяина своим умом проживет.
Ударили по рукам, Рауф отсчитал пять талари и тут же уселся выписывать вексель. Нарайн попросил тоненькую улыбчивую подавальщицу принести вина на всю компанию. Пока посетители радостно выпивали за удачную сделку, как это издавна водилось на мьянских торжищах, в зале постоялого двора вдруг появился еще один мальчишка. Он незаметно протиснулся между взрослыми, подошел к столу, за которым расположились торговцы, и во все глаза уставился на маленького орбинита. Золотоволосый малыш, голый, перепуганный и дрожащий, тоже оглянулся на незнакомца, долго его разглядывал и наконец робко улыбнулся.
Незнакомец был несколькими годами старше маленького невольника и совсем не походил на обычных мьярнских детей. Был он худ и бос, одет в одну только длинную до колена синюю рубаху с широкой не по размеру горловиной, из которой торчали тощие плечи с выпирающими ключицами. Его можно было бы принять за нищего, если бы рубаха не была сшита из лучшей шерсти, мягкой и плотной даже на вид, а на цыплячьей шее не висел бы шнурок с нанизанными деревянными бусинами удивительно тонкой и искусной резьбы.
Несмотря на худобу и бледность, мальчишка казался сильным и ловким не по годам. Короткие растрепанные волосы напоминали вороньи перья. Черты, слишком резкие для детского лица, и особенно большие раскосые глаза казались неправильными, почти уродливыми, но странным образом завораживали, приковывали взгляд. Нарайна даже передернуло от неприязни, когда он понял, что уже пару минут разглядывает мальчишку.
— Малыш, ты чей? — спросил Рауф, но ответа не дождался.
Он спросил еще раз на умгарском, повторил на нескольких языках, расхожих среди торговцев: мальчишка будто не услышал — с восторженным благоговением продолжал разглядывать невольника-орбинита. Потом протянул руку, и обветренная чумазая пятерня обхватила маленькую ладошку. Златокудрый мальчик и не подумал отдернуть руку или испугаться, напротив, сам сжал пальцы нового знакомца и улыбнулся еще шире. Нарайн даже испугался: еще чуть-чуть — и его товар разревется, а не разревется, так опять кровь носом потечет.