Наконец облака исчезли, и красное солнце наметилось над прекрасными изломанными горами за железной дорогой. Старый Дахиль-Алла, наш деятельный проводник и поводырь в ночи, теперь взял на себя генеральное командование и отсылал нас поодиночке и парами во все места поблизости от нашего укрытия. Он сам отполз на гребень перед нами, чтобы видеть события на железной дороге через бинокль. Я молился, чтобы ничего не произошло, пока солнце не войдет в силу и не согреет меня, потому что я все еще корчился от припадка озноба. Однако скоро солнце поднялось и сбросило свое покрывало, и положение улучшилось. Мои одежды сохли. К полудню было так же жарко, как и прошлым днем, и мы задыхались без тени и без плотных одежд, защищающих от солнца.
Первым делом, уже в шесть утра, Дахиль-Алла доложил о дрезине, которая шла с юга и прошла нашу мину невредимой — к нашему удовольствию, так как мы закладывали наши сложные устройства не для четырех солдат с одним сержантом. Затем шестьдесят человек вышли на прогулку из Мадахриджа. Это беспокоило нас, пока мы не увидели, что им предстояло заменить пять телеграфных столбов, сбитых бурей прошлым днем. Потом в семь тридцать патруль из одиннадцати человек прошел вдоль линии: двое тщательно изучали каждый рельс, трое шагали с каждой стороны, разыскивая следы, и один, предположительно сержант, шел с важным видом по шпалам и не делал ничего.
Однако сегодня они кое-что нашли, когда пересекали наши следы около 1121 километра. Они собрались там, глядели на них, отмечали, бродили взад-вперед, отбрасывали щебень и напряженно думали. Время их поисков шло для нас медленно: но мина была хорошо спрятана, так что они побрели, удовольствовавшись, к югу, где встретили патруль из Хедии, и обе стороны уселись в прохладной тени арки моста, отдыхая от трудов. Тем временем с юга пришел поезд, тяжелый поезд. В девяти его нагруженных вагонах были женщины и дети из Медины, гражданские беженцы, депортируемые в Сирию со своим домашним скарбом. Он прошел через мину, не взорвавшись. Как мастер я был разъярен; как командир почувствовал глубокое облегчение: женщины и дети не были нашей мишенью.
Джухейна понеслись к гребню, где лежали, спрятавшись, Дахиль-Алла и я, когда услышали проходящий поезд, чтобы посмотреть, как его разорвет на куски. Наше каменное укрытие было рассчитано на двоих, так что на лысом конусе горы, прямо перед работающим отрядом, стало неожиданно многолюдно. Нервы у турок не выдержали, они скрылись обратно в Мадахридж, и оттуда, примерно с пяти тысяч ярдов, открыли оживленный огонь из винтовок. Они, должно быть, к тому же позвонили в Хедию, которая скоро оживилась: но, поскольку ближайший аванпост с их стороны был в шести милях, его гарнизон не открывал огня и довольствовался сигналами горна — весь день. Издали они звучали торжественно и красиво.