Арабы могут быть подвешены к одной идее, как на веревке, так как безропотная преданность их духа делает их послушными служителями. Ни один из них не сбежит от своих уз, пока не достигнет успеха; и вслед за ним приходят ответственность, долг и труд. Тогда уходит идея, и дело заканчивается, рушится. Без веры их можно было повести на все четыре стороны света (но не на небо), чтобы показать богатства земли и ее удовольствия; но если на этой дороге они встречали пророка идеи, которому было негде приклонить голову, и пища которого зависела от милостыни или от птиц, тогда они оставляли все богатства ради его вдохновения. Они были неисправимыми детьми идеи, беспомощными дальтониками, для которых тело и дух были навсегда и неизбежно противопоставлены. Их ум был странным и темным, полным крушений и взлетов, ему не хватало правил, но огня и веры в нем было больше, чем где-либо еще в мире. Это были люди начинаний, для которых отвлеченные мотивы были сильнейшими, превращались в процесс, полный бесконечного дерзания и разнообразия, а результат не значил ничего. Они были непостоянны, как вода, и, как вода, могли в конце концов победить все. С рассвета жизни последовательными волнами они бились о берега плоти. Каждая из волн разбивалась, но, как море, уносила прочь частичку того гранита, о который разбилась, и однажды, спустя годы, могла свободно катиться по тому месту, где прежде был материальный мир, и Бог спокойно ступал бы по глади этих вод. Одну из таких волн (и не самую малую) я поднял и двинул дыханием идеи, до той минуты, когда она достигла своего гребня, опрокинулась и обрушилась на Дамаск. Отлив этой волны, отброшенной назад сопротивлением укоренившегося порядка, послужит основой для следующей волны, когда с прошествием времени море поднимется еще раз.
Первый великий бросок по Средиземноморью показал миру мощь разъяренных арабов в кратком порыве напряженной физической активности; но когда усилие это перегорело, недостаток выдержки и распорядка в духе семитов стал так же очевиден. Провинциями, которые они опустошали, они пренебрегали из чистого отвращения ко всякой системе и должны были искать помощи тех, кого завоевали, или более энергичных иностранцев, чтобы управляться в плохо связанных между собой зачатках империи. Таким образом, еще в начале Средних веков турки закрепились в арабских государствах; сначала как слуги, потом — как помощники, а затем — как паразитирующий нарост, придушивший жизнь в старом политическом теле. Последней фазой была вражда, когда Хулаги или Тимуры