Мы узнали его мужество и верность в двух критических ситуациях. Его добродушие контрастировало с просительной манерой, унаследованной от отца, лицо которого было изъедено алчностью. Турки постоянно беспокоился о том, чтобы все считали его мужчиной среди мужчин; и он всегда искал случая совершить что-нибудь дерзкое и чудесное, чтобы похвастаться своей храбростью перед девушками своего племени. Он сверх меры обрадовался новому шелковому платью, что я подарил ему за обедом, и, чтобы показать его, дважды прошелся по палаточному поселку без покрывала, подкатываясь к тем, кто казался вялым после нашей встречи.
Стемнело задолго до того, как наш караван оставил Баир, напившись. Мы, вожди, ждали дольше, пока зебн не будут готовы. Приготовления Мифлеха включали визит к Эссаду, предполагаемому предку клана, то есть к его богато украшенному захоронению около могилы Аннада. Бени-сахр были уже достаточно оседлыми, чтобы принять предрассудки семитских деревень — священные места, святые деревья и захоронения. Шейх Мифлех думал, что сделает этот случай верным, если добавит еще один головной шнур к пестрой коллекции шнуров, обернутых вокруг надгробного камня над головой Эссада, и, что характерно, попросил нас обеспечить ему это подношение. Я вручил ему один из моих, богатый, красно-серебряный, шелковый, из Мекки, заметив, что благодать пребудет с дающим. Бережливый Мифлех всучил мне в обмен полгроша, чтобы это считалось покупкой; а когда я проходил мимо несколько недель спустя и увидел, что украшение исчезло, он громко проклинал при мне святотатство какого-то безбожного шерари, ограбившего его предка. Турки мог бы рассказать об этом больше.
Крутая старая тропа вывела нас из вади Баир. У гребня хребта мы нашли остальных, расположившихся лагерем на ночь вокруг костра, но на этот раз не было ни разговоров, ни кофе. Мы лежали близко друг к другу, затаившись и напрягая уши, чтобы расслышать трескотню пушек Алленби. Они говорили красноречиво; и от их пальбы запад вспыхивал молниями.
На следующий день мы прошли слева от Тляйтахват, «Трех сестер», белых чистых вершин, которые отмечали, как ориентир, высокий водораздел, лежащий за день пути отсюда, и спустились по мягким покатым склонам за ними. Нежное ноябрьское утро обладало мягкостью английского лета, но его красоту пришлось отогнать от себя. Я тратил свободное время на привалах и ехал на переходах среди бени-сахр, которые приучали мое ухо к своему диалекту и наполняли мою память замечаниями о племени, семейных или личных делах, что вырывались у них.