Мне было жаль Авада: его твердость меня устыдила. Еще больший стыд я почувствовал, когда назавтра, на рассвете, я услышал нетвердые шаги во дворе и увидел, как он пытался исполнять свои обязанности по уходу за верблюдами. Я позвал его и подарил украшенный головной платок в награду за преданную службу. Он шел ко мне жалкий, угрюмый, съежившись в ожидании нового наказания: перемена моего поведения его сломила. Днем он уже распевал песни, счастливее, чем обычно, потому что нашел в Тафиле дурака, который отвалил ему за мой подарок четыре фунта.
Мы, сосредоточенные на недостатках друг друга, испытывали такое нервное напряжение, что я решил разделить отряд и лично отправиться на поиски дополнительных денег, которые пригодятся нам при хорошей погоде. Зейд потратил первую часть суммы, отложенной на Тафиле и Мертвое море — частично на оплату, частично на поставки и награды победителям в Сейль Хеза. Где бы ни разместилась потом наша передовая, нам нужно будет принимать и оплачивать свежие силы, потому что лишь местное население знает свои земли с закрытыми глазами, к тому же лучше всех сражаются те, кто защищает от врага свои дома и посевы.
Джойс мог устроить, чтобы мне прислали деньги, но в этом сезоне это было нелегко. Вернее всего было отправиться самому, и к тому же приличнее, чем оставаться среди постоянной вражды и непотребства в Тафиле. Итак, пятеро из нас вышли в день, который собирался быть чуть яснее, чем обычно. Мы довольно быстро поспели в Решидийе, и, пока взбирались в седло, сразу оказались выше облаков при слабом солнечном свете.
Днем погода снова испортилась, ветер с севера и с востока усилился, и мы пожалели, что оказались на голой равнине. Когда мы перешли вброд поток реки в Шобеке, пошел дождь, сначала страшный ливень, потом монотонный, вода стекала по нашим левым плечам и, казалось, закрывала нас от сурового ветра. Там, где струи дождя ударялись о землю, они разбивались в белую пыль, как из пульверизатора. Мы шли вперед без отдыха, уже после заката, понукая наших дрожащих верблюдов, то и дело скользя и падая, через грязные долины. Мы делали почти по две мили в час, несмотря на трудности, и продвижение стало таким захватывающим и непредсказуемым, что уже это нас согревало.
Я собирался ехать всю ночь: но под Одрохом туман накрыл нас низкой завесой; облака поверх него, как лохмотья покрывала, плясали в высоком, безмолвном небе. Казалось, что перспектива меняется так, что далекие холмы казались маленькими, а ближние холмики — крупными. Мы слишком отклонились вправо.