Я оставался с ними в Рамме в первый день, потрясенный нереальностью этих здоровых ребят, похожих на крепких школьников в своих рубашках и шортах, пока они бродили, безымянные и безответственные, вокруг скал, где было мое личное пристанище. За три года в Синае их лица загорели и выдубились на солнце, и голубые глаза слабо блестели, несхожие с темными глазами бедуинов, горевшими одержимостью. В основном у них были широкие лица, низкие лбы, грубоватые черты лица по сравнению с тонко очерченными лицами арабов, отточенными до блеска в течение столетий и поколений, намного дольше, чем примитивные, прыщеватые, добропорядочные англичане. Солдаты с континента выглядели толстыми рядом с нашими поджарыми парнями: но рядом с моими субтильными жителями Неджда, в свою очередь, казались толстыми британцы.
Затем я поехал в Акабу через Итм, между высокими стенами, теперь один, с шестью безмолвными охранниками, не задающими лишних вопросов, которые следовали за мной как тени, в гармонии со своими родными песками, кустарниками и холмами; и меня охватила тоска по дому, давящая на мою жизнь, брошенную к этим арабам, среди которых я эксплуатировал их самые высокие идеалы, превращая их свободолюбие в еще одно орудие победы для Англии.
Был вечер, и на прямой отмели Синая впереди садилось солнце, в моих глазах — нелепый блистающий шар, потому что я до смерти устал от такой жизни, тоскуя, как почти никогда прежде, по туманному небу Англии. Этот закат был неистовым, возбуждающим, варварским, оживляющим цвета пустыни, как засуха — и так каждый вечер, с каждым разом порождая новое чудо жара и силы — а я тосковал по слабости, прохладе и серому туману, в котором мир не так кристально чист, не так резко разделен на правое и неправое.
Мы, англичане, что годами жили за границей, среди иностранцев, всегда были исполнены гордости за свою страну, хранимую в нашей памяти — странным образом, эта гордость не имела ничего общего с ее обитателями, ибо тот, кто больше всего любил Англию, зачастую меньше всего любил англичан. Здесь, в Аравии, ради военных целей, я неизбежно торговал своей честью для ее поддержания.
В Акабе собралась остальная моя охрана, настроенная на победу, потому что я обещал хауранам великий пир в освобожденных деревнях: и этот день близился. И вот в последний раз мы выстроились на ветреном берегу у края моря, солнце сверкало в его блистающих волнах, соперничая с блеском моих преобразившихся людей. Их было шестьдесят. Раньше Зааги редко доводилось собирать свое войско в таком составе, и, проезжая меж коричневых холмов на Гувейру, он занимался тем, что расставлял их по аджейльскому порядку, с центром и крыльями, с поэтами и певцами справа и слева. Так что ехали мы с музыкой. Его глубоко задевало, что я не носил знамени, как принц.