Днем, усталые, мы пришли в Кусаир эль Амра, небольшой охотничий домик Харита, пастушеского короля и покровителя поэтов; здание было прекрасно на фоне шуршащего кустарника. Бакстон определил штаб в его прохладном полумраке, и мы улеглись там, разгадывая стершиеся фрески на стене, что доставляло нам больше веселья, чем интеллектуального удовольствия. Некоторые из людей укрылись в других комнатах, а большинство вместе с верблюдами растянулись под деревьями, подремывая днем и вечером. Аэропланы не нашли нас — здесь они и не могли нас найти. Завтра будет Азрак, и свежая вода взамен этой дряни из Баира, которая, чем больше проходит дней, тем хуже на вкус.
К тому же Азрак был известным местом, королем среди этих оазисов, прекраснее, чем Амра, с его зеленью и текущими ручьями. Я пообещал, что все смогут выкупаться; англичане, которые не мылись с самой Акабы, желали этого всей душой. Впрочем, пока что и Амра была прекрасна. Они удивленно спрашивали меня, кто были эти короли, Гассаниды, с такими непривычными им дворцами и картинами. Я мог рассказывать им туманные истории об их поэзии и о жестоких войнах; но все это казалось таким далеким, покрытым блестками времени.
На следующий день мы не спеша пошли в Азрак. Когда мы были за последним гребнем каменной лавы и увидели кольцо гробниц Меджабера, это прекраснейшее из кладбищ, я рысью выехал вперед с моими людьми, чтобы не допустить происшествий, и чтобы снова почувствовать его уединение, прежде чем придут остальные. Эти солдаты казались такими уверенными, что я опасался, не потеряет ли Азрак свою редкостность и не затопит ли его волна жизни, отхлынувшая от него тысячу лет назад.
Однако оба страха были глупыми. Азрак был покинут арабами, прекрасен, как всегда, и стал даже прекраснее, когда в его сияющих прудах засверкали белые тела наших пловцов, когда ветер, медленно веющий сквозь тростник, подхватывал их веселые крики и брызги, разлетавшиеся эхом от воды. Мы вырыли огромную яму и закопали там тонны пироксилина для экспедиции на Дераа в сентябре, и затем, бродя вокруг Саа, собирали алые сладкие ягоды на кустах. Мои спутники по какой-то прихоти звали их «шерарский виноград».
Мы отдыхали там два дня, так велико было облегчение от купания в прудах. Бакстон съездил со мной в крепость, чтобы осмотреть алтарь Диоклетиана и Максимиана, собираясь добавить к нему слово в честь короля Георга Пятого; но наш привал был отравлен серыми мухами, а потом испорчен трагическим происшествием. Один араб, стреляя рыбу в пруду, уронил винтовку. Она взорвалась и убила на месте лейтенанта Роуэна из шотландской конницы. Мы похоронили его на небольшом кладбище Меджабер, по незапятнанной тишине которого я так долго тосковал.