— Ах, дитя мое, ведь я просила тебя быть поосторожней, — вот самое большее, что позволяет она себе.
Видя, как присмирела Букен, Зуракан порой сама одергивает себя, дает мысленно обещание быть поосторожней и поаккуратней. И все же какое-то внутреннее чувство порождает в ней отвращение к байбиче. Как падающая с вышины неведомая тень застит человеку солнце, так от поступков и речей байбиче веяло на Зуракан необъяснимым скрытым коварством.
И когда байбиче чересчур уж растроганным голосом засыпает ее ласковыми словами, горечь и досада вскипают в ее груди, словно спрятавшаяся в щели белая змея вдруг зашипела на нее. Предчувствуя недоброе, женщина ночами шепотом увещевает мужа: «Уходить нам надо от этой ведьмы, пусть даже она посулит насыпать мне полный подол добра». Но Текебай продолжает преклоняться перед Букен, словно перед Умай-эне, и, дрожа со страху от подобного кощунства, умеряет ее пыл.
— Не говори так… Духи моих родителей покарают нас, если ты будешь говорить недоброе о байбиче. Я готов своей дурной башкой рыть землю для байбнче, коль она так чтит дух моих родителей, а к нам относится, как к своим детям! И если ты, жена, хочешь себе счастья и добра, никогда не говори о ней плохо. Куда мы денемся? Попробуй уйди, если ты такая храбрая! Ее проклятия не дадут тебе и шагу ступить. Нет, не хочу я платить злом за ее хлеб-соль!
Слушая попреки мужа, Зуракан и сама колеблется: «Может, в самом деле подохну я от проклятий байбиче? Недаром люди говорят, у нее бородавка на языке…»
Когда же обида перехлестывает через край, когда в груди закипает гнев, батрачка исполняется решимости и забывает о силе проклятий Букен… «Будь что будет, пусть считают, что я забыла стыд, рехнулась, взбесилась, спятила с ума. Нет, не перестану я досаждать им!»
Зуракан говорила, что думала, во всеуслышание, без обиняков, смеялась громко, раскатисто, не слишком стесняясь старших и младших, словом, вела себя, как развязный джигит, а не как приличествовало скромной молодой женщине. Иной раз, идя с родника, торопливо ставила на землю полные ведра и, подбежав к играющим мальчишкам в кости, забирала у них поставленные на кон альчики.
— Чу-уур! Чу-уур![35] Я взяла чур. Платите штраф!
А то., обхватив кого-нибудь из парней, кружила вокруг себя. Или же, схватившись сразу с>; двумя, бросала обоих с размаху оземь.
— Ну! Каково вам, джигиты?! — смеялась она, навалившись на них всем телом.
Эти выходки Зуракан казались вначале аильчанам слишком грубыми, неприличными. Не только байбиче, по и вовсе посторонние женщины осуждали Зуракан.