Минуты ли прошли, может, и час. Зуракан показалось, точно кто дернул палку, с которой она, ни на миг не выпуская из рук, лежала в обнимку.
Женщина тотчас вскинула голову. Никого. Никто палку у нее не отнимал. Видно, она просто разжала кулак, когда заснула: выпав из рук, палка лежала чуть в стороне. Не проснись Зуракан вовремя, палка сползла бы и покатилась вниз. Словно цепляясь за последнюю надежду, Зуракан торопливо схватила палку и прижала ее к себе. Она уже не могла заснуть.
Казалось, вместе с Зуракан проснулось все вокруг. Откуда-то донесся настороженный шорох. Где-то заскулил неведомый зверь. Скоро он перестал скулить. Зуракан до рези в глазах вглядывалась в черноту. Серые глыбы камня. Одни торчат, словно люди в рост, другие темнеют бугорками, словно жующие в дремоте овцы.
А что это маячит там, на серой извилине тропки, по которой взбиралась Зуракан: волк? или камень? Что за серая тень? И вдруг невесть откуда появилась вспугнутая сова. Она летела прямо на Зуракан, словно хотела сесть ей на голову.
— Айт! Страшилище поганое! Улетай прочь!
Зуракан вскинула было руку, чтобы отпугнуть птицу, неожиданно сползла и ударилась ступнями о камень. Он лежал на самом краю терраски. Сдвинутый с места, он покатился с грохотом, с раскатами по скале вниз, высекая в падении искры.
Горы, еще секунду назад спавшие безмятежным сном, сразу наполнились эхом, вместе с камнем исчезла с тропы и унылая тень.
Озябшая, дрожа от холода и волнения, Зуракан неожиданно для себя запела, оглашая скалы и прислушиваясь к эху, рожденному ее голосом. Застывшими, шершавыми, как напильник, ладонями она терла себе бока, бедра, плечи, стараясь согреться.
Однажды Зуракан, еще подростком, отправилась вместе с отцом за дровами. Она рубила лес, помогала отцу, развлекая его своей болтовней. Вдруг увидела гнездо совы в расселине камня под раскидистой елью. Девочка залюбовалась двумя оперившимися птенцами, они запищали и захлопали крыльями, вот-вот сорвутся с гнезда и полетят. «Отец, давай я возьму одного совенка и выкормлю его», — сказала она, на это тот ответил: «Э, нет, дочка моя, нельзя их разлучать с матерью. Они проклянут тебя. Сова — священная птица». И у нее защемило сердце: «Ах, бедный отец. Какой он был сердечный человек! Ни на волосинку зла никому не сделал. Почему же свою единственную дочь отдал чужим людям и одну покинул где-то вдалеке?»
Сердце щемило, точно его посыпали солью, и перед глазами трепыхались незабытые птенцы. Зуракан помахала руками, как бы подражая тем птенцам, и поерзала на месте, смеясь собственной выходке: