Хроники внутреннего сгорания (Долгарева) - страница 42

Как вы отступали все дальше, дальше, как ты думал — боже, как я устал же. Как совсем забыл же про то письмо — мать писала, что Элли умерла. Два года назад, зимой.

Допиваешь вино и внезапно осипшим голосом ты зовешь свою Катарину. У твоей жены такие же рыжие волосы и глаза, как у Элли, цвета болотной глины.

Днем не помнит, ночью он иногда ей снится,


если ее разбудить, то протянет руку,


в пустоте зависают пальцы, дрожат ресницы,


в пустоте нет ни зова ее, ни звука,


открывает глаза, понимает, что как же, как же,


вот же он, но пустота уже отступает,


а наутро она никому уже не расскажет,


ну кому нужны, в самом деле, приступы блажи,


да и нет ничего, лишь одна пустота слепая,


которая иногда наступает.

Где-то там, отделенный морем, небом и Авалоном,


он молчит, прислонившись к березе: прости, Мария.


Облака брызжут солнцем, яростно золотые.


И когда земля, пробуждаясь, пахнет соленым,


он ее вспоминает, словно впервые.


Нет меня, никогда меня не было, слышишь, прости, Мария.

…И она бредет в пустоте, протянув ладони,


ничего вокруг и не было, и не будет.


Я найду тебя, слышишь, на каком бы ты Авалоне


не скрывался, ты увидишь, что могут люди.


В пустоте не бывает направления и опоры,


не разносятся звуки и не бывает ветра,


не бывает «когда-то» и не бывает «скоро».

Утро. Выдох. Яркие брызги света.


Нет меня, никогда не будет, ни здесь, ни где-то…

«Будущего нет, — говоришь ты, — будущего нет». Куришь на кухне: три часа ночи, неровный свет. Ветер в щели, но холод давно не злит. Будущего нет. Пива четвертый литр. Кот, ноутбук, квитанции и завал. Будущее кончилось — или ты его проебал.

…Сносит течением в прошлое каждый миг, в тяжесть прожитых дней, прочитанных книг, отболевших любовий (возможно, таки любвей), когда был то ли моложе, то ли живей…

Впрочем, раз нет ничего — тогда что терять? Утром включаешь новый видеоряд: сборы в дорогу времени не займут, спальник и плеер — на все пятнадцать минут.

Так и иди — тропинками, городами, ветер играет проводами над головой. Прошлое растекается облаками, нет больше тыла — ты больше ничей, ты свой. Нет ничего — весна, трава прошлогодняя, редкие пятна снега прыгают зайцами. Да, у тебя есть единственное сегодня — можно больше никем уже не казаться.

Поезд летит через степи гудящим шершнем. Теплый ветер рыжий, как все сумасшедшие.

Так ты дойдешь до самого края света, где большие ночи, как часовые, стоят. Не оставаться — чего там такого нету. Посмотреть на северное сияние — и назад.

Только не надо фотографировать, останавливать. Многие так ловили — но не поймали ведь.