РО ИРЛИ. Ф. 97. Оп. 2. Ед. хр. 123. Л. 20–21 об.
Перевод:
Из дому, 14 января
Любезный друг мой, ты не можешь представить, как твое письмо меня обрадовало. В последнем полученном тобою от меня письме я говорила, что не хочу больше тебе писать, потому что твои письма причиняют мне слишком много страданий. А потом мне самой захотелось написать тебе вновь, но у меня больше не было твоего адреса. И вот, когда я проснулась сегодня утром, мама принесла мне твое письмо. Ты не представляешь, как забилось мое бедное сердце. Так ты говоришь, что тебе гораздо лучше. Я очень счастлива за тебя, и мне от этого тоже много лучше. Ведь я больше всего желала твоего выздоровления. Ты говоришь, что больше не любишь меня, как раньше. Тем лучше, мой друг. Или хочешь сказать, что любишь меня как настоящего друга? Хотела бы и чувствовать то же самое. Люблю тебя по-прежнему. Такая любовь, которую я испытываю к тебе, не забывается, думаю, что и ты всегда будешь меня любить. И поделом мне, потому что я совсем несчастна. В последнем письме я говорила тебе, что балы-маскарады меня развлекают, так вот это вовсе неправда.
Напротив, на балу я сажусь на диванчик и смотрю на толпу, почти ее не замечая. Я уже не та, что раньше, потому как другие женщины спрашивают, что со мной, но ты же понимаешь, что я им не рассказываю. Они посмеялись бы надо мной.
Приходил ко мне твой друг и сильно сетовал, что не получает от тебя вестей[358]. Он меня очень напугал. Я подумала, что ты совсем занемог, и попросила его, чтобы он, когда получит от тебя вести, пришел ко мне сказать и так бы я получила твой адрес и смогла тебе написать. Можешь вообразить, как я была рада сегодня утром. При моем-то грустном настроении, можешь себе вообразить, довольна ли я жизнью, которую веду. Дурость моя до того дошла, что когда заводится у меня луидор, я сижу дома и не выхожу, пока у меня не останется ни гроша. А вот слушай-ка, что еще я сделала: я всё заложила, что было у меня на жизнь. Не думай, что это мне понадобилось, чтоб оплатить долги, – нет, я позволила себе кое-что потратить. Когда мама увидала, как она разозлилась на меня. Она взяла мою шаль, заложила ее, и заплатила этими деньгами. А теперь, когда мне нужно выйти из дому, я должна у нее спрашиваться. Так что, как видишь, в доме нет ничего. Бедный друг мой, моя бедная мать не виновата, а у меня недостает смелости или наоборот ее чересчур… Ты ведь знаешь, как я была осмотрительна раньше. Нынче уж все не так. Как мне сказать, чтобы ты понял, что со мною сталось? Раз ты просишь рассказать что-нибудь о моей жизни, вот скажу тебе. Вообрази, хожу я в поисках кавалера, и смотрит на меня пристально какой-то американец, потом просит адрес. Дала я ему адрес, и назавтра является он ко мне. Говорит, вид-де у меня был печальный. А я отвечаю, мол, нет. Он у меня три дня оставался, я с ним в театр ходила, но как вид мой был слишком весел, он и не возвращался.