Примерно в то самое время, когда Грюнвальд начала устраиваться в Дерпте на казенное место на должность акушерки, в Петербурге в ночь на 17 ноября 1861 г. умер Добролюбов, успев за три дня до смерти отправить ей 200 рублей. Поначалу Грюнвальд не знала о его кончине и думала, что бывший возлюбленный просто перестал реагировать на ее просьбы. Единственной надеждой на помощь теперь для нее оставался Чернышевский. 3 февраля 1862 г. она писала ему в очередной раз с просьбой помочь с деньгами для уплаты 700 рублей долга:
Теперь я получила хорошее место. Я не знаю, как сказать по-русски за Kondition[82] [?] я заплатила 575 р[ублей] с[еребром] на 12 лет да бумаги и приписка к городу стоит почти 100 р[ублей]. Притом у меня казенная квартира, но мебели не было, я должна была купить и инструментов, которых нужно дома. Денег я взяла в долг 700 р[ублей], половину по векселю, а другую половину я заложила вещи, срок давно уже прошел, долг я заплатила только 200 р[уб лей], которые Николай А[лександрович] мне прислал (письмо № 43, с. 179).
В ответ она получила от Чернышевского сообщение о смерти ее «Колиньки» и чаемые 500 рублей:
Эти деньги – от Николая Александровича, но письма от него нет при них… да и не будет никогда… Когда увидимся с Вами, поцелуемся и поплачем вместе о нашем друге… Вот уже редкий день проходит у меня без слез… Я тоже полезный человек, но лучше бы я умер, чем он… Лучшего своего защитника потерял в нем русский народ[83].
Что могла ответить Тереза на скорбное известие? Она жалела, что «потеряла в нем благодетеля», горевала, что будет жить дальше без его помощи, и сообщила, что
Долги свои я заплатила и теперь слава Богу спокойнее стала, пока буду на месте, у меня свое хозяйство и мне дадут побольше квартиру куда бы можно уложить больных. Устроиваться была чрезвычайно трудно, всего нужно много, зато и лучше будет, хорошее карьера т. е. по-нашему (письмо № 44, с. 181).
Благодаря помощи Чернышевского 1862 г. прошел у Грюнвальд благополучно. Она впервые отправила два письма в Петербург, не прося денег и лишь аккуратно интересуясь, почему Чернышевский ничего не отвечает, и делясь с ним новостями своей жизни:
Грустно думать мне что и Вами я оставлена, и не могу ничем утешить себя, теперь такое скучное время, нет никаких занятий, у нас теперь каникулы, даже в клинику не принимают больных, а прочие уехавши по поместьям, и это будет продолжаться до сентября месяца. Простите, добрый Николай Гаврилович, что я беспокою Вас, я кажется, надоела Вам своими письмами, но если Вы хотя настолько были бы добры и написали мне пару строчек, Вы тогда, добрый Николай Гаврилович, очень успокоите меня. Если бы я могла написать все что я чувствую, и как горестно я провожу свое время, мне все кажется, что Ник[олай] А[лександрович] жив, он постоянно стоит перед глазами, я не умею по-русски так описать свое положение (письмо № 46, с. 184).