Вот про тот случай «уникальный» я и поведал датскому посланнику. Слушал он меня, и рот его вело от уха до уха.
— Мистика! — возговорил он. — Чистая мистика. Не верю. Случайное совпадение…
Про Александру я сказывать не стал — и так батюшку расстригли, а коль прознали бы, что он с ворожеей якшается, упекли бы в Сибирь, а то и подале. А Александру бы сожгли.
Ну, думал я, господин посланник, в колокол не поверил, так уж в самарский баранец ты у меня поверишь как пить дать.
Стал посланник прощаться, руки нам пожимать. Я ему дыню протягиваю.
— Вот, — говорю, — наше российское чудо.
— Почему чудо? — спросил посланник.
— Смотрите, шерстинки на шкуре.
— Да-да, в самом деле.
— Посему и сорт назван — «баранец».
— Ба-ра-нец? А, баран. Агнец.
— Во-во! — обрадовался я. Нынче сего агнца я тебе пожертвую. — Когда баранец поспевает, шерсть состригают и шьют из нее тулупы…
Комиссар пучил на меня очеса свои дипломатные. Видать, тоже впервой слышал про дыню-баранец.
— Сие в самом деле чудо! — вросхмель произнес посланник. — И где же можно увидеть такие шубы из агнца?
— Да хоть в сей час! — молвил я. — Вон у дяди Пафнутия племяш в карауле служит. Так ему зимой, когда на часах стоит, положен тулуп из баранца…
— Непременно погляжу! — обещался посланник. — Удивительно, что наши ботаники не обратили внимания на столь чудесное растение.
Лишь посланник укатил с баранцом под мышкой, комиссар с кулаками на меня пошел:
— Филозоф слоновый, хрен моржовый! Ты знаешь, что будет с тобою, да и со мною тож?!
— Что?
— Придет посланник в казармы, а там его на смех подымут, да еще расскажут, какие на них тулупы зимою. Дубина, мне из-за тебя место терять?
— Почто? — Никак в толк я не мог взять, отчего комиссар должен место терять. — Скачи, ваше благородие, в дворцовую контору. Так, мол, и так, потребны тулупы овчинные. А дядя Пафнутий предупредит Митьку. Тулупы беспременно отпишут солдатам, чтоб с дипломатом конфузии не вышло.
— На кой ляд ты про баранец травил?
— Озлился зело, ваше благородие. Чужестранцы всю правду про нас отметают начисто, а все байки, кои мы сами про себя наговорим, принимают со рвением превеликим.
Как комиссар ускакал, дядя Пафнутий с Ага-Садыком стали стол убирать. Икру гости только ковырнули, и дядя Пафнутий в кружку ее уложил. Телятину тоже заховал в корчагу, ополовинил миску с огурчиками. Шоколату на полке тоже место нашлось. Весь кофий мы Ага-Садыку отдали.
— Разводи самокип, — сказал дядя Пафнутий, когда стол был убран. — Чую, не отделаться тебе просто так за байку свою.
— Семь бед — один ответ, — сказал я.