— Оно, конечно, хорошо, — рассуждал дорогой дядя Пафнутий. — Митька с друзьями в стужу мерзнуть не будет. А на что жить станешь полгода?
— Бог даст день, Бог даст пищу, — через силу ответил я. — Отец Василий тоже эдак перебивался.
— Покуда тебя взяли под кошки, Рыжий никого к себе не подпускал. Ревел, трубил, думали, ворота вышибет. Скотина — не человек, у ей завсегда сочувствие к другому имеется…
На колдобине меня тряхнуло, и я застонал.
— Потерпи чуток, — молвил дядя Пафнутий, довез до моей каморки, поволок до постели, уложил, сняв допрежь рубаху с меня.
— Вишь как расписали. Ничего, молодой, быстро оклемаешься…
Через четыре дня стал я ходить по саду. Спросил позволения у смотрителя нарвать яблочек аркадских, где Степка-старший был похоронен. Нарвал и прохрустел их вмиг.
Из семи рублей с полтиной моего жалованья за три месяца, что я получил перед встречей с датским посланником, дал я дяде Пафнутию полтора рубля, чтоб купил мне меду, сахару, поросенка, двух кур, яблок, груш, луку, репы и капусты. На две недели всей той выти мне должно было хватить, коли есть досыта. А впроголодь — то и на четыре недели. Стало быть, семи с полтиной мне хватало на пять месяцев. Лето было легкое, травы, овсы и рожь уродились немалые, матушка и тятя и без моих грошей полгода могли протянуть. Ну а к февралю я им сызнова подкину, когда у них все запасы кончатся. В хозяйстве нынче у нас двугодовалый жеребец прибавился. Овса и сена вдвойне потребно. Выходит, императрица жеребца нам задарма отдала. Серчать не приходилось.
Навестили меня и Тимоха с Алешкой. Алешка пришел в рубашке с расписными узорами на груди, в шароварах и сапогах. А Тимоха — в немецком кафтане и туфлях. Лешка держал плетеную корзину, кою поставил предо мной. Тимоха выложил из нее шанежки, огурцы хрусткие и духовитые.
— Це с-под Нежина сестра приихала и привезла, — сказал Лешка. — Треба горилки испити. — И поставил на стол полуштоф.
— Це гарно, — согласился я.
Тут влетел в каморку Митька и выдохнул:
— Сафка, к тебе цесаревна скачет!..
— Аки амазонка? — спросил я.
— Только не телешом…
— Куда горилку девать? — спросил Тимоха. — Упрятать?
— Та ни, — отсоветовал Лешка. — Попотчуем, побалакаем. Чай, красива?
— Перестарок, — ответил Тимоха. — В девках засиделась, поди, скоро четвертый десяток разменяет. Протодьякон клялся, что царь Петр сватал ее инда французскому королю…
Дверь в мою каморку откинулась, и вплыла цесаревна. Глаза голубые, однако не так чисты, как у цветочка лазоревого, высока, стройна, затянута. Парик мудреный, в руках хлыстик с петелькой на конце, платье парчовое с узорами, шитыми золотом. А на другой руке под локотком большой бархатный кошель. Без свиты пришла. Подошла к комоду и руку на него устроила.