Это случилось быстро, слишком быстро. Пульсация сокращений была настолько сильной, что причиняла наслаждение и боль, посылая искры прямо до пальцев ног. Громкий алкогольный гул заткнул ему уши, белые вспышки сжигали веки изнутри. Он ослаб и отпустил голову и руку Мэри.
Мир вращался вокруг, он откинулся назад и почувствовал, как что-то сдавило ему грудь – слабо, нерешительно, и сразу отпустило. Он открыл глаза. Голова кружилась, мир вертелся, но он увидел маленькую ручку у себя на груди, ручку Мэри. Она дрожала. А чуть выше овал открытого рта, широко распахнутые глаза, уставившиеся на липкую ладонь, а потом на него и на все еще не обмякший пенис. Страх. Потрясение. А более всего смятение, словно она ничего не понимала, не знала, что покрывает ее пальцы, что за штука торчит у него из штанов. Не знала как ребенок. Как маленькая девочка.
Он убежал. Он ничего не помнил, не смог вспомнить, как встал, тем более как сумел настолько пьяный доехать на машине домой. Когда он проснулся на следующее утро, похмелье терзало его тело, и какой-то миг он отчаянно надеялся, что все это было алкогольным бредом. Но засохшее пятно спермы на трусах и грязь, покрывавшая ботинки, подтвердили, что воспоминания реальны. Охвативший его стыд вернул вчерашний гул в ушах и белые вспышки в глазах.
С того вечера он с Мэри не говорил. Он пытался объяснить, извиниться (а еще, если уж быть до конца честным, выяснить, сказала ли она кому-нибудь), но она его избегала. Ему удалось оставить ей несколько записок – он нашел ее машину на парковке у подготовительных курсов, но она написала в ответ: «Не понимаю, зачем что-то обсуждать. Давай просто все забудем». А он не мог просто так забыть, не мог так легко ее отпустить. Поэтому он оставил ей ту злополучную записку на бумаге с логотипом «Эйч-Март», которую в итоге его жена бросила ей в лицо, обвинив ее в том, что она его преследует.
Этот кошмар случился уже год назад, но стыд, вина и унижение того вечера остались. Они завязались в крепкий узел, спрятались внутри. Но когда бы он ни думал о Мэри, а иногда и просто так, когда он ел или вел машину, или смотрел телевизор, узел стыда разматывался.
В тот вечер он в последний раз испытал оргазм. Дело не только в Мэри, повлияли еще взрыв и ампутация. Этот тройной удар выбил из него всякие остатки сексуального желания. Он пытался заняться сексом. Но когда он в первый раз попробовал начать обычные прелюдии, водил большими пальцами вокруг сосков Жанин, он осознал, что ничего не чувствует. Он не понимал, давит он слишком сильно или слишком слабо, не мог определить ее готовность, почувствовав проступающую влагу. На реабилитации его учили печатать, есть, даже подтираться остатком руки, напоминавшим бейсбольную перчатку. Но никаких лекций по ублажению жены, никаких альтернативных техник наслаждения. Ему хотелось кричать от осознания, что еще одна частичка его жизни уничтожена взрывом, и он не мог испытать эрекцию.