– Это бессмысленно. Зачем мне признаваться в том, чего я не делал?
– Чтобы что-то скрыть, – сказала она. – Чтобы отвлечь меня от того, что, ты боишься, я могу обнаружить, если продолжу выяснять.
Он вздохнул. Сглотнул.
– Я знаю правду, – сказала она. Так тихо, что он едва расслышал. – Имей совесть быть честным со мной. Не заставляй меня это говорить.
– Что ты знаешь? Что ты думаешь, что знаешь?
Янг моргнула и повернулась к Мэри. Тут она потеряла самообладание, ее лицо исказилось от боли. До того момента он не был уверен. Но увидев, как она смотрит на их дочь, нежно, со всей мировой грустью, он понял, что она действительно все узнала.
Он не успел ничего сделать, не успел попросить ее остановиться, промолчать, не произносить этих разрушительных слов, не превращать их в реальность. Янг протянула руку к лицу Мэри и вытерла ей слезы. Нежно, осторожно, словно гладила шелк.
– Я знаю, что ты это сделала, – сказала его жена их дочери. – Я знаю, что это ты зажгла огонь.
В 20:07 двадцать шестого августа 2008, за восемнадцать минут до взрыва Мэри прислонилась к стволу плакучей ивы после того, как минуту бежала сквозь лес. После того, как Жанин швырнула в нее сигареты, спички и скомканную записку, а Мэри максимально спокойно ответила: «Я не понимаю, о чем вы», резко развернулась и ушла прочь. Шаг одной ногой, потом другой, сосредоточенно, ровно, борясь с желанием бежать и кричать, впиваясь ногтями в ладони и прижимая язык к зубам, все сильнее, пока не дошла до того последнего момента, когда в следующий кожа прорвется и пойдет кровь. Через пятьдесят шагов (она считала), она уже не могла этого выдерживать и побежала со всех ног. Мышцы икр буквально горели, слезы сильно затуманивали зрение, она даже почувствовала головокружение, затем ноги стали ватными, она прислонилась к дереву и зарыдала.
Жанин назвала ее шлюхой. Назойливой потаскушкой. «Можешь сколько угодно тупить глазки, накручивать волосы на пальчик и делать вид, что ты сама невинность, но будем честны, мы обе знаем, что ты творила», – сказала она. Сидя здесь, вдали от Жанин – образца для подражания с точки зрения ее отца, к которому она должна стремиться, в котором воплощено все, ради чего он хотел, чтобы она получила образование в Америке, – так легко было думать, что она могла, должна была ответить. Это Мэтт привез сигареты и научил ее курить. Мэтт первым начал писать записки и назначать встречи. И да, ей было тут одиноко, она рада была его компании, но совращать? Красть? Этого мужчину, который притворялся заботливым другом, прежде чем раскрыл свои истинные мотивы, который потом удерживал ее на земле и вталкивал свой язык ей в рот, когда она пыталась закричать, который лег сверху и засунул ее руку себе в трусы, сжав ее вокруг собственной плоти с такой силой, что было больно, используя ее как инструмент, чтобы качать, давить вверх и вниз?