Но она ничего не сказала. Просто стояла, выслушивая обвинения Жанин, позволяя им проникнуть под кожу, продырявить мозг, распространить щупальца и пустить корни. А теперь, даже хотя она твердила себе, что Жанин ошиблась, что виноват во всем Мэтт, а она – лишь жертва, голосок внутри шептал, что ей ведь нравилось его внимание. Разве она не замечала, как он иногда смотрит на нее, и не испытывала удовольствия от осознания, что она желанна, может даже более Жанин? А на свой день рождения она надела соблазнительное платье и пригласила его выпить с ней. И когда он начал ее целовать – нежно, романтично, как она и представляла себе свой первый поцелуй, она ведь ответила и на мгновение, перед наступлением ночной темноты, даже представила себе сказочный финал под вспышки «Я тебя люблю», взгляд глаза в глаза, и прочие отвратительные клише, о которых теперь она не могла даже думать.
Мэри подумала об унижении вечером в ее день рождения, которое убило эту трогательную надежду, но Мэтт еще неделю продолжал писать ей по несколько записок в день, преследовать ее на курсах, и надежда возродилась. Она согласилась встретиться, перед выходом тайком приложилась к отцовской бутылке рисовой водки для храбрости и отправилась к ручью. Была даже доля секунды, когда часть ее – крошечный кусочек ее перекормленного миром Диснея мозга – вообразила себе, как Мэтт стоит у ручья и мечтает признаться в любви, он не способен жить без нее, он объяснит свое поведение в день ее рождения, скажет, что это было сиюминутное помешательство, вызванное опьянением и страстью, которое никогда не повторится. И вот, когда в животе плескалась водка, а сердце колотилось от предвкушения, она увидела Жанин. Мгновенное потрясение, ужасающее осознание, что все это было подстроено лишь для того, чтобы его жена ее отругала! Когда она думала об этом теперь, прижимая лоб к коре ивы, в попытках помешать боли распространиться от глазниц, стыд пронзал ее насквозь, наполняя и угрожая взорвать изнутри каждый орган. И она мечтала исчезнуть, убежать и никогда больше не видеть ни Мэтта, ни Жанин.
Тут до нее донесся шум. Отдаленный стук откуда-то со стороны дома. Жанин. Это наверняка Жанин стучит в дверь, чтобы поговорить с ее родителями, пожаловаться на то, как их распутная дочь совращает и соблазняет ее добродетельного супруга. Она представила себе, как они стоят на пороге, ужас охватывает их лица, а Жанин показывает им записки и сигареты, представляя ее жалкой, сексуально озабоченной девчонкой, достававшей ее мужа. Стыд и страх снова пронзили ее при этой мысли, но и еще кое-что. Злость. Злость на Мэтта, который отнял ее одиночество и сплел из него нечто болезненное, а потом солгал своей жене. Злость на Жанин, женщину, которая мгновенно поверила в невиновность собственного мужа и даже не захотела слушать точку зрения Мэри. Злость на родителей, которые оторвали ее от дома и друзей, поставили в такое положение. И более всего, злость на саму себя, что она позволила всему этому произойти и не сопротивлялась. Нет. Больше такого не повторится. Она встала и направилась к дому. Она не позволит им судить ее, не выслушав, что наделал Мэтт.