Потом… откуда берется та горечь, которая — пылинка за пылинкой — вкрадывается в жизнь? Нет, она может и не убить счастье или радость, но отравить его так, что человек станет бояться тепла. И этот страх — маленький и неведомый — играет человеком, заставляя делать безумные поступки, которые затем укроют охапкой сухих благовидных предлогов и покрывалом короткой памяти.
Однажды сын выиграл гонку области на картингах: вот фигурка в сине-белом комбинезоне ловко выпрыгивает из картинга, снимает шлем, и луч солнца находит курносое лицо, — сын-герой! весело и сурово жмурится, как это могут делать дети, искренне, как будто открывая новую историю жизни. После первой волны восторженной теплоты Максу стало обидно, что сын смотрит куда-то мимо него.
Потом была поездка в боулинг и подарки, но под всем этим тоскливо в душе сидела обида, переходящая в слепую злобу. В ресторане Макс попытался заесть и запить ее, изо всех сил улыбаясь и радуясь. Но стоило ребенку неловко задеть и опрокинуть стакан сока на дорогую рубашку папы, как вулкан взорвался. Какие неблагодарные они все, небрежны к отцу, который оплатил и картинг, и ресторан, и учебу, и одежду, и победу героя.
Домой ехали на такси в подавленном молчании. На душе остывали тяжелые куски лавы. Макс полистал мобильник, попытался развеселить жену и ребенка хитовым анекдотом, но получил молчание в ответ. Подчиненным бы не спустил такого. Лицо стало ледяным. Жена и сын смотрели в окно, видимо чувствовали, что провинились. Макс молча простил их, барски задремал и на следующий день уехал в командировку. Пару раз произошедшее стучалось в голову, пытаясь втиснуться между анализом проектов и конфликтами с партнерами, но Макс не знал, что с этим делать и уходил в работу.
Так семейная история превращается в картинки, мелькающие за окном скоростного поезда; близкие — в пассажиров других поездов, с которыми перекидываются парой слов на случайном перроне во время короткой остановки или — в индейцев, высыпавших на платформу, чтобы показать свои поделки и немудреные товары. Впрочем, пассажиры вагонов тоже временщики — снуют из вагона в вагон, из отдела в отдел, из компании в компанию. Нет им покоя — строят пизанскую башню и говорят на разных языках. Спорят — кто на сверху? Но дело в том, что поезд идет по кругу, и стучащая стальными колесами скорость перемалывает красоту за окном в штрих-код. Солнце — в золотую линию, ранний весенний цветок — в желто-зеленую, мелодию ветра — в шумный ритм, лица — в пунктиры. Разговоры у окна сводят все к «на самом деле вот видите как».