И Кобзику, и Долгушину жалко Зыкина. Они понимают, что служить ему трудно. Но армия — это армия. Раз взяли — служи. Тем более война сейчас.
— Насчет трибунала я просто так сказал, — говорит Долгушин, — для острастки. Все равно скоро… — Взводный больше ничего не произносит, но Кобзик догадывается, что он хотел сказать. Скоро отправка. Скоро весь полк погрузится в теплушки и прямым ходом на фронт. Об этом уже неделю говорят…
Петька лежал, уткнувшись носом в снег, очень довольный тем, что ему досталась не винтовка, а ППШ. Несмотря на то что во время учебы новобранцы «проходили» только винтовку, а с ППШ лишь познакомились в общих чертах, Петька радовался: винтовка была тяжелой, неудобной, а автомат — совсем другое дело.
Чуть впереди Петьки лежал Кобзик, а сбоку, вытянувшись во весь рост, Никитин. Над головой взвизгивали пули. Когда пуля вонзалась в снег, он рассерженно шипел. Казалось, весь воздух наполнен сердитым шипением. Петьке было страшно, но он старался не показывать страх, потому что еще на «губе» решил «оправдать и смыть». Эти два слова ему часто повторял помкомвзвода, когда приходил проведать его. Товарищ Кобзик говорил очень душевно, Петьке нравилось, как говорит старший сержант. Но комвзвода не ругался, он — Петька чувствовал это — жалел его.
— На фронте труднее будет, — утверждал товарищ Кобзик. — На фронте никаких скидок. На фронте, Зыкин, надо оправдать и смыть свой поступок.
Петька крепко запомнил эти слова.
Взвод бросили в бой прямо с марша. Только сегодня утром их батальон выгрузился из теплушек. Вслушиваясь в гул канонады, новобранцы отмахали по проселку километров восемь, пока не вышли на исходный рубеж. Там, в еловом лесу, они ожидали сигнала к атаке, а потом пошли на село, превращенное немцами в опорный пункт. Село стояло удобно — на возвышенности, которую огибала река. Петька шел и думал, что вот и ему пришлось повоевать, как и Нюркину ухажеру. Он сказал сам себе, что сегодня он обязательно «смоет и оправдает» и станет настоящим солдатом, таким, что не только Гришка, но и, может быть, сам товарищ Кобзик позавидует ему.
Когда взвод приблизился к реке, немцы открыли огонь. Люди стали падать, как срезанная косой рожь. Петька почувствовал: по телу прокатываются мурашки и деревенеют ноги. Страх сковал его, и он остановился.
— Ложись! — крикнул товарищ Кобзик и повалил Петьку в снег.
«Значит, и ему страшно», — подумал Петька и приободрился.
И вот теперь взвод лежал, нюхая снег. Немцы вели такой огонь, что даже голову не поднимешь.
— Видать, хана нам, — пробормотал товарищ Кобзик.