– Товарищ полковник, к Даниеляну мать приехала.
У меня забилось сердце: давно я наших не видел.
Полковник посмотрел на дежурного и спросил:
– Где она?
Он был заинтересован, потому что мама ему каждый раз привозила армянский коньяк.
– Вон там, на КПП, сидит на мешках, – ответил дежурный сержант.
Полковник посмотрел на него и сказал со вздохом:
– Ты что, охренел? Мать Даниеляна на мешках сидеть не будет.
Я тоже понял, что что-то не так. И мы с полковником оказались правы: на мешках сидела чья-то другая мать, а моя пришла в часть в дорогом нарядном платье и на каблуках. Сразу было видно, что она пришла покорять командира дивизии и забрать сынулю на день в увольнение. У нее было дорогое золотое ожерелье, маленькая сумочка на руке и большие солнечные очки, которые она снимала, когда хотела придать разговору особое значение.
Вот это другое дело. А то «на мешках»…
Еще подумал, что после присяги и парада меня уж точно отпустят в Тбилиси! Но пока надо было вытерпеть все это.
Мы по очереди выходили из строя и читали:
– Я, гражданин Советского Союза, вступая в ряды Советской армии, торжественно клянусь!..
И пошло-поехало. Не делать того-то, делать то-то…
Мы все пролаяли этот текст и с нетерпением ждали Кадырова: что он вытворит? Его дрессировал Юсупов.
Кадыров вышел строевым шагом и встал сбоку от ротного Белоуса. Теперь его очередь: Белоус будет читать, он должен повторить. Белоус посмотрел на своего курсанта с надеждой и начал:
– Я, гражданин Советского Союза…
Кадыров серьезно посмотрел на офицера, мол, сейчас ты увидишь, как я все сбацаю, и уверенно прокричал:
– Я, гираждамин самецкама самюза…
Мы еле сдерживали смех. К тому же на плаце было эхо, и вслед за Кадыровым, который рьяно старался и орал, неслось:
– Мюза, мюза, мюза…
– Вступая в ряды Советской армии! – отчеканил побелевший лейтенант Белоус.
Кадыров что-то промямлил – он очень волновался, – и по плацу полетело:
– Марми, марми, марми…
– Торжественно клянусь! – выпалил уже со сдерживаемой злостью Белоус.
А мы еле стояли на ногах. И тряслись.
Тут Кадыров понял, что он говорит что-то не то, посмотрел умоляюще на Юсупова, который уже прижался к моему плечу и рыдал, и переспросил Белоуса:
– Чито?
Белоус сквозь зубы прошипел ему на ухо:
– Торжественно клянусь! Еб твою мать!
Командующий округом и высокопоставленные офицеры на трибуне уже делали понимающие лица и перешептывались, как вдруг Кадыров выпалил, как будто вспомнив:
– Тарижествина килянусь еб тваю мать!
– Мать, мать, мать… – повторяло эхо.
Его заглушило всеобщее ржание, и только на трибуне все делали серьезные лица и смотрели в небо, как будто объявили воздушную тревогу.