На следующее утро Мэри, Джозеф и двое его друзей посильнее перенесли череп в Курзал на главной площади, сразу за углом от дома Эннингов. Зимой помещения там почти не использовались, к неизбывному отчаянию Маргарет. В главном зале имелось большое эркерное окно, обращенное на юг, в сторону моря, и впускавшее достаточно света, чтобы выставленный там экземпляр был хорошо виден. Посетители, поток которых не иссякал, платили по пенни, чтобы на него посмотреть. Когда прибыл лорд Хенли – я посылала мальчика с запиской, чтобы его пригласить, – Мэри хотела было взять пенни и с него, но я нахмурилась, и тогда она угрюмо насупилась в ответ.
Мне не стоило беспокоиться. Лорду Хенли не было никакого дела до настроения Мэри. По сути, ее он почти и не заметил, но вместо этого устроил представление, рассматривая череп через увеличительное стекло, которое принес с собой. Мэри так хотелось воспользоваться этим стеклом самой, что она оставила свою угрюмость и завертелась у плеча лорда Хенли. Она не осмелилась попросить у него это стекло, но я, когда он передал его мне, чтобы я тоже осмотрела через него череп, предоставила такую возможность и ей. Сходным образом он адресовал вопросы насчет того, где был найден череп и как он был извлечен, мне, и я отвечала за Мэри.
Лишь когда он спросил о местопребывании скелета, ей удалось-таки ответить прежде меня:
– Мы не знаем, сэр. В том месте случился оползень, и если он находится там, то теперь погребен. Я за ним пригляжу. Просто нужен хороший шторм, чтобы его вымыло наружу.
Лорд Хенли уставился на Мэри. Он, я думаю, недоумевал, с какой стати она вдруг заговорила; он уже забыл, что она имеет ко всему этому самое прямое отношение. К тому же и выглядела она не очень презентабельно для джентльмена: темные ее волосы были спутаны из-за постоянного пребывания под открытым небом и отсутствия расчески, ногти зазубрены и обрамлены глиной, а туфли заляпаны грязью. За последний год она сильно прибавила в росте, не имея нового платья, и кромка юбки теперь слишком уж поднялась, а кисти рук и запястья высовывались из рукавов. По крайней мере, лицо у нее было выразительным, несмотря на обветренные щеки и неухоженность кожи. Сама я к ее внешности привыкла, но сейчас, взглянув на нее глазами лорда Хенли, покраснела от стыда за нее. Если это она ответственна за экземпляр, который он уже почитал своим собственным, то лорд Хенли может быть все же ей благодарен.
– А экземпляр великолепный, не правда ли, лорд Хенли? – вмешалась я. – Только необходимо его отчистить и обработать, за чем я, разумеется, присмотрю. Но подумайте, как потрясающе будет он выглядеть, если его когда-нибудь воссоединят с костяком!