Мирна снова взбирается на сундук и рисует в ряд несколько закорючек. И кивает:
– Всё правильно. Мы должны быть вместе. Да, должны – старая кровь как единый народ. Неважно, что кто-то не может говорить, кто-то – писать по-людски, а кто-то путается в собственной памяти и не всегда понимает, что с ним случилось, а что – с его прадедом. Неважно. Если мы не объединимся… нам конец. И без искр… нам тоже конец.
И это она тоже записывает. И я чувствую, как от её слов в моей душе что-то меняется. Успокаивается. И собирается – в кулак. И в бой. Не за себя, нет. Мне – полшага до Гиблой тропы. За тех, кто жив. И за тех, кому ещё предстоит пройти по Живой тропе с Приводящей – сюда.
У меня гораздо больше работы, чем я думала…
Снова неуловимо меняется время. В комнате сгущается сырой сумрак, за окном шумит дождь и гремит гром, а на стены ложатся отблески молний. И новые закорючки пишущей.
– Чтобы проклятье прошлого пало. Чтобы прежние ошибки больше никогда не повторились, – нараспев тянет Мирна и пишет. – Да, так и должно быть. Так и будет. Мы доберёмся до истоков Забытых и поймём – когда началось, кем и почему. Лишь тогда проклятье исчезнет навсегда – когда мы узнаем всё наверняка. И это будет последнее явление мёртвой крови. Последнее. Или мы их… или они нас.
– Ты о чём? – раздаётся за дверью густой хрипловатый голос, больше подходящий взрослому мужчине, чем пацану. Но я уже слышала его прежде и знаю, чей он.
– Зайди, – откликается с сундука пишущая.
Дорог неуверенно заглядывает в дверную щель, и я наконец могу рассмотреть его без колодезной грязи. Щуплый, светлый, тёмно-зелёные глаза. В колодце они были тусклыми, почти чёрными… бессильными. А при матери искрятся любопытством.
– Читай, – Мирна указывает на стену. – Читай внимательно и вдумчиво. Запоминай. Что сможешь. Что в тебе отзовётся. Что увидишь. Подбирай знаки. И переписывай.
– Зачем? – мальчишка удивлённо приподнимает выцветшую бровь. – Это же… твоё.
– Нет, Дорог, – она качает головой. – Нет. Это наше. Общее. И не только семейное. Это подсказки для старой крови.
Пишущая присаживается на постель и горбится:
– Я устала, сын, – голос тихий, еле слышный. – Я работаю с этим письмом больше года, и я очень устала. Оно из меня все соки выпило. Черновик, наброски, заготовки… а сил нет. А у тебя – есть. Я хочу, чтобы ты переписал. Послание должно уйти в мир, его должно закончить. Нам всем надо собраться и поставить точку в делах прошлого. А начнёшь их ты.
Дорог хмуро смотрит на стену, явно что-то недопонимает, но кивает.
– Пока просто посмотри и отметь, что понял, – Мирна ободряюще улыбается. – У тебя ещё есть время.