«Почему есть?»
— Да потому что Мирович начал свою «нелепу» после полуночи, а сейчас утро началось — сквозь масляную краску окна выступили рыжие пятна. Светличная башня, где моя камера, сейчас освещена с востока ярким солнцем. Так что поживу еще немного, — чуть слышно пробормотал Иван Антонович на заданный самому себе мысленный вопрос. Он поднялся с ложа и медленно прошелся по камере.
«Угораздило же меня попасть в того, чью недолгую жизнь я так пристально изучал, будучи молодым по годам и пытливым историком. И зачем помышлять о том, что обречен на скорое заклание жертвенным агнцем?! Поборемся за жизнь — для чего нам даны знания?! Просто так произошло, или Всевышнему не понравился тот современный мир, и Он решил меня перенести сюда для исправления прошлого? Все может быть, как и злая шутка! Но одно я теперь знаю — почему я оказался в теле именно Ивана Антоновича. И не только потому, что я его полный тезка».
Никритин тяжело вздохнул — истина, как водится, оказалась рядом. И он негромко произнес слова Ницше:
— Человеку, слишком часто заглядывающему в бездну, следует помнить, что и бездна вглядывается в него!
Свечи давно погасли — новый день вступил в свои права, вернее, пока еще раннее утро. Зато на небе светит яркое солнце на поразительно голубом небе, столь непривычном для этих обычно облачных, а то и пасмурных мест, где постоянно идут дожди. А чему удивляться — до Ингрии и Карелии рукой отсюда подать, река Нева вроде разграничительной линии в этом краю дремучих лесов с болотами. Сами новгородцы именовали эту «Водскую пятину» исключительно ругательно — «Северной пустошью». Слова эти сами за себя говорят — край топей и безлюдья!
Отец рассказывал юному Василию о степном приволье Малороссии, о запахе полыни и ковыля, дурманящем голову, о казацкой воле и о тяжелой руке московских царей, ставших императорами. Так что было о чем задуматься подпоручику Мировичу — его план освобождения императора завтра начнет воплощаться в жизнь. Потому что сегодня еще рано к нему приступать, а послезавтра, четвертого дня июля, будет уже поздно…
Прошлым летом с ним заговорил сам генерал Петр Иванович Панин, еще моложавый, едва 42-х лет от роду, властный и решительный. Но беседу странно повел, будто прощупывая. Узнав о нищете семьи, громко посетовал, сказал что похлопочет. И вправду смог сделать доброе дело — 1 октября 1763 года Мирович попал на личный прием к императрице. Екатерина Алексеевна смотрела на него с приветливостью, но как-то изучающе что ли. Сильно не понравились Василию внимательные глаза женщины, словно пытающиеся понять, на что он может быть способен. В конце короткой беседы самодержица поздравила его чином подпоручика, словно откупилась, и отправила восвояси, будто отмахнувшись от надоедливой мухи.