Таковы были материальные причины объединения; к ним следует прибавить общие художественные устремления, правда, весьма расплывчатые и свойственные отнюдь не всем… Конечно, скандал получился большой, и выставки импрессионистов на какое-то время привлекли внимание всего Парижа. О них сочиняли песенки, их высмеивали и оскорбляли, но от посетителей не было отбою. К несчастью, все это было только шумихой, той парижской шумихой, которая мимолетна, как порыв ветра.
Г-н Ренуар первым понял, что таким способом заказов не получишь; а так как ему нужно было жить, он вновь стал посылать свои вещи в официальный Салон, за что сотоварищи сочли его ренегатом. Я — сторонник независимости во всем; однако я должен признать, что поведение г-на Ренуара кажется мне совершенно разумным. Нельзя забывать, каким великолепным средством рекламы является для молодых художников официальный Салон: только там, при наших нравах, могут они добиться серьезного успеха. Разумеется, независимостью поступаться не следует, сдерживать свой художнический темперамент тоже не надо, но в битву все-таки лучше вступать открыто, при свете дня…
Еще настойчивей я повторю это применительно к г-ну Клоду Моне. Вот подлинно оригинальный художник, который уже десять лет барахтается в пустоте только потому, что избрал нехоженую тропу, хотя мог по-буржуазному спокойно идти по накатанной дороге. Он представил в Салон свои первые и весьма примечательные вещи, но жюри отвергло его, и раздраженный художник решил держаться особняком. Такое упрямство было ошибкой и свидетельствовало о недостаточной гибкости: если бы Моне продолжал борьбу на почве официального Салона, он, несомненно, занимал бы сегодня то положение, на которое вправе притязать. В этом году он вновь вернулся в Салон, выставив там полотно, о коем я скажу ниже, но полотно это было допущено туда из жалости и к тому же очень плохо повешено. Ему предстоит сделать еще немало новых попыток. Свободные выставки импрессионистов принесли ему лишь скандальную известность, а сам он, сосредоточив все усилия на борьбе против враждебно настроенного жюри и равнодушной публики, сделался менее взыскательным к себе и перестал давать то, на что он способен. Подлинное мужество состоит в том, чтобы оставаться на месте и вести бой даже в самых неблагоприятных условиях. Итак, г-н Клод Моне, которого справедливо считают вождем импрессионистов, стал сегодня таким же ренегатом, как г-н Ренуар.
В общем, частные выставки импрессионистов принесли серьезную пользу только г-ну Дега, и объяснение этому следует искать в особенностях его таланта. Официальный Салон никогда не преследовал г-на Дега. Его допускали туда и вывешивали на относительно удачных местах. Но так как художнический темперамент Дега деликатно тонок и не покоряет зрителя мощью, толпа проходила мимо его картин, не замечая их. Отсюда — законное раздражение художника, который отлично понял, насколько выгодней ему выступать вместе с немногочисленной группой единомышленников: в этом случае его тонкие и тщательно отделанные вещи имели все шансы быть замеченными и привлечь к себе внимание. В самом деле, едва он вырвался из толчеи Салона, как сразу же стал известен, и вокруг него образовался круг пылких поклонников. Кроме того, известная торопливость, присущая работам остальных импрессионистов, особенно рельефно подчеркивала изысканную отделанность его произведений. Наконец, он получил возможность выставлять эскизы, недоделанные этюды и даже просто наброски, которые так удаются ему и которых, разумеется, не приняли бы в Салон. Поэтому г-н Дега был вполне прав, принимая участие в выставках импрессионистов…