11 марта он наконец приехал в Потсдам, поселился в маленьком домике с садом, сохранившимся, как Сан-Суси, и сейчас… Кончал «Век Людовика XIV», несмотря на болезнь.
Постепенно он снова входит в милость к королю. Ему помогает честолюбие Фридриха II — поэта. Король во что бы то ни стало хочет, чтобы его французские стихи признавались превосходными. А кто еще может помочь в осуществлении этого желания?
Но здоровье королевского метра все ухудшается и ухудшается. Теперь, кроме желудка, его донимает еще и скорбут (цинга), и он теряет сперва несколько зубов, потом еще и еще… Впалый рот придает ему то саркастическое выражение, к которому мы так привыкли по скульптурам Гудона.
В июне Вольтер чувствует себя уже лучше. Две недели проводит в Сан-Суси с Фридрихом. Король снова изволит очень интересоваться «Веком Людовика XIV», и как раз тогда книга выходит в Берлине.
Вольтер не ставит своей фамилии на титульном листе, на нем обозначен только как издатель королевский советник, член Берлинской академии наук Франшевиль. И без того мыслящая Европа знает, кто автор этого выдающегося труда.
Казалось бы, снова все хорошо, если не говорить о болезнях. Впрочем, к ним он привык и, в письмах изображая себя на смертном одре, работает с еще большей энергией. Отношения с королем терпимые. Он живет снова то вместе с Фридрихом, то врозь, в Берлине и Потсдаме.
Но враги и завистники — во всяком случае, как кажется мнительному Вольтеру — не дремлют, и главный из них в Берлине, Мопертюи, приобретает союзника, которого его соперник будет считать своим противником долгие и долгие годы.
И вот тут-то и нужно разоблачить легенду, на этот раз касающуюся не Вольтера, но, напротив, им созданную и с его легкой руки прочно укоренившуюся. Речь идет о только что упомянутом союзнике Мопертюи — Лоренте Англивиеле де Лабомеле. Заслуга первой верной характеристики, более того, открытия этого интереснейшего писателя и мыслителя, одного из самых радикальных просветителей, до сих пор известного только как врага Вольтера, принадлежит советскому ученому Льву Семеновичу Гордону. Его статья «Политические максимы Лабомеля» («Французский ежегодник» за 1967 год, Изд-во АН СССР, 1968) начинается так: «Трудна задача историка, когда он сталкивается с материалом, обросшим плесенью предвзятых, давно сложившихся, но ложных мнений и представлений. При этом давность ошибки как бы освящает ее, придает ей ореол достоверности, особенно там, где она подкреплена мнением свидетеля, всеми признаваемого за непреложный авторитет». Под свидетелем, как нетрудно догадаться, имеется в виду не кто иной, как Вольтер.