.), чтобы навсегда покинуть эту страну».
В том же письме мы находим доказательство, что не одни аристократические друзья предают Вольтера, но отнюдь не безукоризненно ведет себя и скромный клерк повеса Тьерьо. Последнего он, однако, тут же прощает. Вольтер, которого так любят изображать злым и мстительным, еще раз доказал, что был, напротив, на редкость снисходителен и великодушен, прощал и любовную и дружескую неверность. Так он простил и самой маркизе де Верньер ее появление в опере с кавалером де Роаном, простил за то, что она смутилась…
Сюлли он, правда, за его предательство отомстил, впрочем, весьма невинно: в одной из песен «Генриады» предка герцога вопреки исторической достоверности, о которой вообще так заботился, заменил другим лицом.
Много еще Вольтер пережил огорчений, разочарований, обид, пока, наконец, в карете маркизы де Верньер в сопровождении полицейского, 5 мая 1726 года не выехал в Кале, чтобы оттуда плыть в Англию.
Разрешение — оно же приказ о ссылке — было дано, как мы видим, довольно быстро. Пребывание Вольтера в Бастилии на этот раз оказалось коротким. Очень уж были заинтересованы власти в том, чтобы убрать этого беспокойного человека из Парижа, и, надо думать, не ради одного только спасения кавалера де Роана.
А то, что узник беспрерывно жаловался, осаждая письмами государственного секретаря, комиссара полиции, друзей и подруг… Терпение никогда не принадлежало к числу его добродетелей. Но и для самого Вольтера отказ в посещении близких ему людей, обещанном Эро, в свидании с агентом по разным поручениям Добре были мелочами по сравнению с тем, что он едет в Англию.
Эта страна давно уже казалась ему землей обетованной. Не случайно англофильской была не только «Генриада», но уже «Лига». Еще до ссоры с де Роаном, 16 октября 1725 года Вольтер писал Георгу Английскому, что считает себя одним из подданных его величества и просит королевского покровительства для произведения, в котором выступил против политики Рима и прославил реформатскую религию, поддерживаемую Елизаветой.
Но, конечно же, не английская история, не английская современность определяли симпатии Вольтера и других передовых умов Франции к заморской стране. Рене Помо пишет: «Не случайно, с промежутком в несколько месяцев, Лондон посетили Монтескье, аббат Прево (добавляю от себя — автор не только «Манон Леско», но и «Английских писем», написанных раньше Вольтеровых. — А. А.) и Вольтер».
Англия — постоянный соперник Франции — к тому времени отняла у нее не только экономическое, но и духовное превосходство, владычествуя не над одними морями, но и над умами мира. С революции 1689 года она утвердила веротерпимость и казавшуюся тогда полной свободу мысли, такую государственную систему и такой общественный порядок, где каждый мог рассчитывать на свою долю удачи, то есть все, чего так не хватало на родине Вольтера и что он так хотел воочию увидеть на Британских островах.