Я смог вторично и совсем по-другому увидеть Касабланку в обществе моих новых друзей. На первый взгляд Казй (так сокращенно, на французский манер, называют Касабланку ее обитатели, так же как Александрию в Египте именуют в разговоре Алекс) напоминает и даже превосходит по «ультрасовременности» Танжер. Здесь тоже есть улицы Гааги, Сеуты, Кольбера, бульвары Бургундии, Парижа, Бордо, Виктора Гюго, Эмиля Золя, Камиля Демулена, Дантона, площади Европы, Расина, Пьера Семара, Мирабо, бельгийского короля Альберта, американского генерала Паттона. Но здесь это меньше удивляет, чем в Танжере, так как Казй, в сущности, город XX в. Правда, еще в XII в. здесь существовал маленький порт Анфа, использовавшийся корсарами до 1468 г., когда он был разрушен португальцами, окончательно его уничтожившими в 1515 г. Однако в 1575 г. португальцы вновь высадились здесь и заложили крепость Каза Бранка (Белый дом). Их изгнали оттуда в 1757 г. Город был заселен в основном берберами Юга и Среднего Атласа, перестроен, получил арабское название Дар аль-Бейда, но вскоре захирел. В 1830 г. здесь было не более 600 жителей. Его возрождение связано с оживлением морской торговли, в которой главную роль играли испанцы, а позже французы, немцы, англичане. Однако испанцы первыми получили от султана Сиди Мухаммеда Бен Абдаллаха (1757–1790) разрешение вести коммерческие операции и, постепенно обосновываясь в городе, превратили его в оплот своего влияния. С XIX в. европейцы стали именовать город по его испанскому названию — Касабланка. Оно сохранилось и тогда, когда испанское влияние было заменено французским.
Город рос, окружая европейскими — кварталами примыкающую к порту старую медину, которая ныне представляет собой сплошной рынок. Когда я попал на него впервые в 1980 г., он показался мне малопримечательным по сравнению с рынками Рабата, Марракеша, Феса, Мекнеса и Танжера. Я оглядывался на каждого человека в джеллябе и тюрбане и смотрел, нет ли у него ножа на поясе, так как гид Мустафа сказал, что ходить с ножами разрешено в городе лишь берберам из ближайших племен. Я был оглушен выкриками на русском языке: «Володя, Миша, только посмотреть! Русский, иди сюда! Не глядя — махнемся кошельками?» Торговцы здесь казались мне не только более зубастыми и говорливыми, чем в других городах, но и более нахальными. Но вот через дна гола я снова в старой медине. Только рядом со мной Мухаммед Ракаи. Мы ходим по тем же самым закоулкам, не торопясь разглядываем товары и беседуем о жизни. Те же самые торговцы ведут себя иначе, скромнее. Иностранный турист для них — только источник дохода. Отсюда и соответствующее к нему отношение. Но иностранец, прогуливающийся по медине с марокканцем, заслуживает большего уважения. Это — гость, может быть, даже друг. И вести себя с ним достойно — вопрос чести.