На Четвертом холме, над некогда прославленной вышивальной мастерской Калафата, вспыхивают в закатных лучах пролетающие в вышине чайки. Анна встает с тюфяка, удивляясь, что проспала весь день.
В кухне оставшиеся вышивальщицы (среди них нет ни одной моложе пятидесяти лет) отходят от очага, и Хриса бросает в огонь куски швейного стола.
Вдова Феодора входит с охапкой каких-то цветов, похожих на белладонну, обрывает листья, кидает блестящие черные ягоды в миску, а корни – в ступку. Растирая их пестиком, вдова Феодора говорит, что наше тело – всего лишь прах, а душа всю жизнь стремится в другое, далекое место. Теперь, говорит вдова Феодора, когда смерть близка, наша душа трепещет, предвкушая, как оставит телесную оболочку и вернется к Богу.
Ночь поглощает последний синеватый свет. Лица женщин в свете очага – страдальческие, будто они с самого начала подозревали, что все кончится так, и смирились. Хриса зовет Анну в кладовую и зажигает свечу. Дает ей несколько кусочков соленой осетрины и завернутый в тряпицу черный хлеб.
– Если кто и сумеет их перехитрить, – говорит Хриса, – так только ты. Жизнь не кончается. Уходи сегодня ночью, а я буду о тебе молиться.
Анна слышит, как в кухне вдова Феодора говорит:
– Мы оставляем наши тела в этом мире, чтобы летать в следующем.
Омир
Темнеет. Мальчики вокруг него, все еще чужаки в собственных растущих телах, молятся, тревожатся, точат ножи, спят. Мальчики, которых погнали сюда злость, любопытство, миф, вера, алчность или принуждение, мечты о славе в этой или будущей жизни; кому-то хотелось просто крушить все и вся, отомстить тем, кого они считали виновниками своих страданий. Мужчины тоже мечтают: отличиться в глазах Всевышнего, заслужить любовь товарищей, вернуться домой к привычной работе в поле. Вымыться в бане, обнять подружку, пить из кувшина чистую студеную воду.
Со своего места перед шатрами пушкарей Омир видит, как лунный свет скользит по куполам Святой Софии, – так близко к ней он уже никогда не будет. На башнях горят дозорные огни, над восточной частью города поднимается белый дымок. За спиной у него разгорается вечерняя звезда. Мысленно он слышит, как дед говорит о достоинствах животных, о погоде, о свойствах трав; в своем терпении дед подобен деревьям. Прошло менее полугода, однако расстояние между теми вечерами и этим кажется огромным.
Между шатрами проскальзывает его мать, кладет ему руку на щеку и не убирает. «Что мне до городов, правителей и историй?»
«Он всего лишь мальчик», – сказал дед проезжему и его слуге.
«Это ты сейчас так думаешь, а со временем его истинная природа выйдет наружу»