«Один злобный игумен, – сказал высокий переписчик, – один неуклюжий монах, один варвар-завоеватель, опрокинутая свеча, голодный червь – и всех этих столетий не станет». Можно тысячу лет цепляться за этот мир и сгинуть в мгновение ока.
Она заворачивает шкатулочку и кодекс в переплете из козьей кожи в Мариино шелковое оплечье и кладет на дно Гимериева мешка, убирает сверху хлеб и соленую рыбу, завязывает мешок. Все ее земные пожитки.
На улице рокот барабанов мешается с далекими криками – последний штурм начался. Анна бежит к заливу. Во многих домах никаких признаков жизни, в других горит множество светильников, как будто жители решили истратить все запасы и ничего не оставить врагу. Детали выступают четко и ясно. Столетней давности выбоины от колесничных колес перед площадью Филадельфион. Осыпающаяся зеленая краска на двери плотницкой мастерской. Ветер срывает лепестки с цветущих вишен и несет их в лунном свете. Каждый кусочек улицы Анна, возможно, видит в последний раз.
Одна смоляная стрела отскакивает от крыши и, дымясь, со стуком падает на мостовую. Ребенок, не старше шести лет, выбегает из дома, хватает стрелу и разглядывает ее, как будто собирается съесть.
Палят султанские пушки, три, пять, семь, раздается далекий многоголосый рев. Это уже происходит? Они штурмуют ворота? Башня Велизария, под которой Анна встречалась с Гимерием, темна, у рыбачьих ворот никого нет – все ушли защищать слабые места наземной стены.
Анна сжимает мешок. Запад, думает она, вот все, что я знаю. Запад, где заходит солнце. Запад за Пропонтидой. В голове возникает видение блаженного острова Схерий, светлого масла и мягкого хлеба Урбино, Аитонова города в облаках – один рай сменяется другим. «Он есть, – сказал Аитон-рыба волшебнику внутри кита. – Иначе зачем все это было?»
Она находит лодочку Гимерия на обычном месте выше линии прилива на галечном берегу, последнее судно в мире. Мгновение ужаса: что, если весла не на месте? Однако они лежат под лодкой, куда их всегда клал Гимерий.
Лодка до опасного громко скребет по камням. На мелководье плавают трупы – не смотри. Анна выталкивает лодку на воду, забирается внутрь, опускает мешок на банку, встает перед ним на колени, гребет правым веслом, потом левым, кладя по воде маленькие косые стежки в направлении волнолома. Ночь, по счастью, все так же темна.
Три чайки покачиваются рядом на воде. Хриса всегда говорила, что три – счастливое число. Отец, Сын и Святой Дух. Рождение, жизнь, смерть. Прошлое, настоящее, будущее.
Ей не удается вести лодку прямым курсом, и весла слишком громко стучат в уключинах; только сейчас Анна понимает, какой же Гимерий искусный гребец. Но с каждым мгновением берег как будто удаляется, и она гребет, спиной к морю, лицом к городской стене, к тому, что оставляет позади.