Было бы несправедливо причислять Натали к тем светским бездельницам, что вечно ищут новых удовольствий, постоянно испытывая разочарованность, поскольку не имеют в жизни никаких целей. Все-таки Дом «Лелонг» был обязан ей почти всей своей славой. Полностью поглощенная светской жизнью, она не могла уделять своим новым обязанностям больше двух-трех часов в день, но и этого времени хватало, чтобы в работе оставался ее неповторимый стиль. Это впечатление подтверждается Монной Аверино, одной из сотрудниц дома[143]. Она вспоминает, что Натали, которую никто не осмеливался называть иначе, как мадам Лелонг, сидела в кресле и комментировала эскизы-образцы с «врожденным чувством шика». Многие модели были созданы под ее руководством. Например, платье-футляр из крепа цвета шоколада с огромным шарфом в виде капюшона, ее пальто цвета «древесного угля», которое напоминало фраки музыкантов венгерского оркестра… Или вечернее платье, самое прекрасное из тех, что никогда не покидали ателье Лелонга, – из черного шелка, с глубоким вырезом на спине и скрепленное на плечах маленькими цепочками из позолоченного металла; рукава с верхним разрезом расходились от локтей двумя свободно спадающими складками, образуя нечто вроде шлейфа. Не стоит забывать и про простенький двусторонний дождевик – большой успех 1933 года – из черного, очень блестящего атласа с одной стороны и нежного белого шелка, напоминавшего бархатистые, но плотные лепестки камелии, – с другой. Представьте себе, как она появляется в подобном туалете на вернисаже в Оранжери в сопровождении знаменитого дизайнера Шарля де Бестеги и Бориса Кохно, соратника Сергея Дягилева!
Влияние Натали чувствовалось везде, и Лелонг, сознавая ценность того, что делает жена, во всем предоставлял ей карт-бланш. Например, когда в 1934 году она предложила полностью изменить обстановку их Дома моды, он с огромным интересом воспринял все ее идеи. Она не была меценатом в строгом смысле слова, как родители или ее подруга Мари-Лор де Ноай, но всегда старалась поддержать друзей-художников, заказывая свои портреты Павлу Челищеву или Оливеру Месселю, расхваливая Кристиана Берара. «Костюмы Бебе великолепны! Возможно, в них слишком чувствуется влияние Майнбохера, к моему огромному сожалению, но я хочу заказать себе один», – писала она Жану Кокто в ноябре 1932 года из отеля «Эксельсиор» в Риме[144]. Она отзывалась хвалебно и о Фулько ди Вердуре и Жане Шлюмбергере и была одной из первых дам, носивших их украшения. Чтобы обновить частный отель на улице Матиньон, княжна обратилась к своим приятелям Жан-Мишелю Франку и братьям Альберто и Диего Джакометти. Сейчас виртуозное мастерство Франка незаслуженно предано забвению. Тонко чувствующий художник и ясновидящий, он был одним из самых преданных друзей Натали. В творчестве он обретал силы и душевное равновесие, помогавшие ему справиться с личной трагедией. Дело в том, что вскоре после гибели двух своих сыновей во время Первой мировой войны отец Франка выбросился из окна, а мать окончила дни в сумасшедшем доме. Сам он тяжело переживал свою гомосексуальность, и справляться с суицидальными порывами ему помогала только работа