«Не верь ни единому слову, — учит внутренний голос. — Вокруг тебя всегда были одни предатели: Примэль, Лу’На, рогатый химер и даже Орви. Честным был только Рэйвен, даже если его честность каждый раз разбивала тебе сердце. По крайней мере он никогда не скрывал, что хочет посадить тебя на трон рядом с Эвином только чтобы у Артании была послушная и на все согласная королева-марионетка».
— Нужно возвращаться в Логово, — бросая взгляд мне за спину, говорит демоница. — Скоро здесь будут ищейки Нокса.
Я оглядываюсь, но не вижу ничего, кроме серьезного лица Сайфера и размытого облака пыли где-то на горизонте. Ищейки моего герцога придут за мной? Значит, он узнал правду и узнал, куда меня утащил химер?
Мне так хорошо от этих мыслей, что даже не возникает желания подавить триумфальную улыбку.
— Ты слишком долго жила среди людей, девочка, — говорит демоница, и ее заострённое лицо становится абсолютно непроницаемым. — Научилась видеть нас так, как видят они. Научилась чувствовать тот же страх и ту же ненависть. Пришла пора прозреть и принять свою кровь. Соул, задержи Зрячих. И возвращайся в Логово живым и невредимым.
— Да, Владычица.
О том, что он почтенно кланяется, я слышу по переливу колокольчиков в его рогах.
Владычица взбирается дракону на спину — в массивное черное седло, покрытое как будто тончайшей кожей с замысловатым тиснением. И когда она протягивает мне свою когтистую руку, я почему-то не могу найти ни единого довода разума, чтобы отказаться ее принять.
— Потому что пока твоя сущность спит, — демоница как будто читает мои мысли, — твоя кровь уже знает, кто на самом деле желает тебе добра. Пора возвращаться домой, девочка. Пора узнать, кто ты на самом деле и исполнить то, ради чего Хаос привел тебя в этот мир.
Я сажусь в седло позади нее и едва успеваю схватиться руками за крепкие поручни по бокам, потому что дракон стремительной стрелой взметает ввысь.
Глава пятьдесят вторая: Герцог
Я никогда и никому не рассказывал о тех днях, которые провел в пыточном подвале дохлого герцога.
Потому что именно там я знал про себя две вещи.
Вещь первая — я все-таки боялся смерти, и еще больше боялся, что подохну именно там. Не на поле боя, не с продырявленной грудью или вырванным сердцем, а в цепях, иссеченный кнутом, как хорошая отбивная.
И вещь вторая, которая стала для меня еще большим откровением — я могу желать смерти всему, что способно дышать, говорить и свободно передвигаться. И если бы в тот момент случилось чудо и каким-то небожителям пришла в голову идея превратить мои цепи в прах, я бы разорвал все живое, что встало у меня на пути.