Лидка слушала, потупившись, потом почему-то развязала фартук и кинула его на спинку стула. У нее текли слезы. Не снаружи, нет. Внутри. Внутренние слезы, еще горше обычных, что есть мочи хлынули в душу — Лидка в этот момент почувствовала, что да, душа именно там, где солнечное сплетение, — обдали ее изнутри кипятком, затрепетали в районе живота, полились, пошли нарастающим потоком. Два года странной, невесомой, безмятежной любви закончились. Обязательные звонки два раза в день — «Доброе утро, Лидочка! Как прошел день, Лидочка?», — их затяжные прогулки по арбатским переулкам, стояние в магазинных очередях (за разговорами время, кстати, пролетало совсем незаметно), ставший уже родным темный подъезд с жестянками, полными окурков на каждом лестничном марше, ночные бдения в тесном чуланчике под красной лампой, поцелуи, осторожные прикосновения и всепоглощающая нежность.
«Все хорошее всегда заканчивается», — думала Лидка и бабьим своим нутром уже давно чуяла что-то, ведь не могло же такое длиться вечно. Само-то слово «счастье» ведь мало кому понятно в привычном его значении. А большинству и вовсе непонятно. Счастье, по-своему решила Лидка, это когда ты понимаешь, не слыша, когда чувствуешь любовь, не открывая глаз, хотя чувство это зачастую печальное, потому что короткое. Но за которым идет время, помогающее понять и оттенить его. Счастье оседает в памяти, обогащая и подпитывая ее, и даже прекрасные давние воспоминания мгновенно вызывают блаженную улыбку. Глаза туманятся, ладони влажнеют, легкий ветерок идет по всему телу, а сердце, наоборот, теплеет и начинает ухать — что там, в сердце, какой такой механизм? Но в этот самый момент ей казалось, что лучше быть одной: и свободы больше, и боли меньше. Но куда бы она эту свободу дела, как бы ею распорядилась?
Внешне все эти мысли почти никак не отразились на ее лице, только вот цвет глаз немного потускнел, ее почти нереальный изумрудно-зеленый растворился в болотном. А слезы все вымачивали и высаливали душу, сжимая почти до невидимых размеров, утапливая, истончая и обнажая еще сильнее. Но ничего, решила она, что не болит, то и не заживает…
Лидка справилась с болью, которую Лев так и не успел почувствовать, обняла его и тихо произнесла:
— Я все понимаю. Ты должен ехать, если так невмоготу. У тебя вся жизнь впереди. Ты родился с крыльями, в отличие от многих других. А раз так — не мешай своим крыльям расти.
— Не хочу тебя тут оставлять. — Он обеими ладонями оторвал ее лицо от своего плеча и посмотрел в потухшие глаза. — Ты меня держишь, наполняешь жизнью. Мне очень трудно далось это решение. И я знаю, что звать тебя с собой бессмысленно. — Лев нежно поцеловал ее в губы и снова прижал к себе ее голову.