. — Вы никогда не были там? — Никогда. Могу только собрать то, что печатано, а больше ничего не могу.
Я явился к нему в бороде. — У, говорит, вы обросли, вас не узнаешь! Да, говорю, в степи, я там оброс и указал на свои бакенбарды.
25 ноября. Воскресенье. Приехал Филимонов[299] с известием, что книга[300] прислана Буслаеву, что Буслаев спрашивал всех, какую премию, я думаю — полную. А Филимонов сказал, кому ж и давать, как не Забелину.
29 ноября. Четверг. Был у Афанасьева. Отнес ему книгу. Уныл, смущен. Библиотеку продать бы. Неприменно сошлют в Сибирь. Жить будет нечем. Если пройдет это все благополучно, стану глупо жить, стану осторожно. Нет, так нельзя. Вообще он оробел и слышно раскаяние[301].
30 ноября. Пятница. Был у Буслаева. «Мое мнение известно. Полную, полную, полную, во-первых, объективность — ведь вас всякий может читать, и верующий и неверующий. Затем „Материалы“[302]. Вы мне составьте записку о материалах. Дал мне свое присуждение о Костомаровском труде[303].»
5 декабря, в среду я понес графу во дворец (он приехал вчера с наследником) свою книгу, часть I. Не застал. Прождал до пятого исхода. Был с наследником у митрополита. Пришел граф Николай Сергеевич[304]. — Мне, говорит, Буслаев говорит, что ваша книга вышла. Я предложил ему экземпляр. Приехал граф старик. Отдал экземпляр. Обратил внимание на рожу Василия Васильевича[305]. — Еще увидимся. — Если позволите. — Только не завтра. Послезавтра.
Я пришел 8 декабря в субботу утром. У него уже был какой-то молодой человек, вроде купца. — Вы экземпляр наследнику принесли, который я от вас получил? — Нет, вашему сиятельству. И подал ему экземпляр для Николая Сергеевича. — Это ведь графу Николаю Сергеевичу. Поблагодарил и положил на стол. После разговора о Филимонове, который уже являлся к графу со своими прорисями, он опять спросил, указывал на лежащий экземпляр. — Этот экземпляр вы наследнику принесли? — Нет, это Николай Сергеевичу. После разговора опять тот же вопрос. Я решительно говорю, что принес Николаю Сергеевичу. Доложили, что прибыл Баршев[306]. Я встал. — Так вы в Санкт-Петербург уже не приедете? — Да, ваше сиятельство, нет особого дела, и я желал бы до весны. — А что я вам говорил о Кириллове монастыре? Вы занимаетесь, готовитесь? — Как же ваше сиятельство, занимаюсь, готовлюсь. Простились. Я дошел уже до Орданас Гауза[307], да подумал, ведь дела я же не окончил. Наследнику надо экземпляр. Воротился. Еще там Баршев и Каминский[308], архитектор. Баршев вышел, я туда. И говорю: «Простите моей простоте. Я особое счастье почту поднести наследнику.» — Ну, я так свой экземпляр отдам, а вы мне принесете. — Очень хорошо. — Или я возьму себе Никин, а свой отдам. — Нет уж, я вам особый принесу. Улыбнулся и распростились. Глупо вышло. Точно я столб был, вовсе не чувствовал этих тонких намеков и придворных изысканостей, обхождения.