28 января. Видимо, что профессора составили корпорацию и защищают друг друга во что бы ни стало. Спор мой с Рачинским, которого защищал Дмитриев. В последнее заседание Московского Археологического общества[328] Богданов[329] предложил раскопать одно кладбище курганов. Одно именно. Я заметил, хорошо бы в разных местах. Богданов начал: что вы, археологи, всегда работаете в разных, из этого ничего не выходит. Необходимо обследовать одно место. Я было возразил, неужели 80 верст расстояния могут вредить такой систематике. Соловьев остановил меня за руку, не дав докончить слова. И Богданов поразил в лице меня археологию, как науку бессистемную. Далее Соловьев с благоговением поддерживал Богданова, преклоняясь пред его авторитетом. «Вот профессор» — заметил и т. д.
Обедал и вечер провел у Станкевича. Были дома Елена и Александр только. Почти все время говорили о Грановском. Читали некоторые письма. Елена заметила, что при Кетчере я немею или не умею говорить. Действительно, я всегда чувствую себя стесненным при нем, тупею как-то. После, в разговоре о женском воспитании и вообще о женщинах я сказал, что положение женщины я чувствую на себе, испытывал и испытываю. Елена стала доказывать, что, напротив, о вас де понятие высокое и пр., намекая, что я намекнул на отношение ко мне Кетчера, на то, что он третирует меня как неуча.
Я заметил, что в разговорах с ним как-то пропадают слова, падают куда-то на дно и не оставляют следа, так что, хотя бы пять часов велся разговор, вы все как будто его начинаете, с каждой новой фразой вы начинаете разговор, как будто о погоде.
30 января. Суббота. Вечер у Лопатина и Станкевича. Лопатин рассказывал, что дворянское движение коснулось и сенаторов, что они как-то приподнялись, этим словом я хочу обозначить то сенаторское движение, которое, по словам Лопатина, им чиновникам было очевидно. Сенаторы изменились. Ругают царя при всех подлецом. Мы, говорят, вознесли его, а что он такой же как Александр I шельма. Он очень хорошо знает, что он окружен плутами и дураками и держит все это и т. п. Сенатор Юрий Долгоруков[330] обратился к сенатору Колюбакину[331] с вопросом, как тот думает об адресе? «Вы, князь, со мной не говорите об этом.» Долгорукий: «Что ж вы сомневаетесь в моем уважении к чужим мнениям?» Колюбакин: «Так вы хотите, чтоб я сказал вам свое мнение? Я скажу вам на Красной площади. Да, ваша светлость, пусть бьет меня царь, мужик, но олигарха я сам разорву на части». Вся история сказалась в этом простом и резком ответе.
У Станкевича были Соловьев, два брата Рачинские, два Дювернуа