как славного, совсем необходимого сотрудника. Соловьев будто остановился за тем, что нельзя употребить Бабста и Капустина. После долгих толков Соловьев увидал, что все это шутки, лучше, говорит, оставим. И начал речь о сиамских близнецах, что они хотят распилиться. Все поддержали эту тему с наивностью и стали рассуждать, что умрут ли близнецы, если один умрет, что у них жены есть и т. д.
16 марта. В воскресенье открывали Археологический съезд в доме кн. Голицына[384] покойного Сергея Михайловича. Извозчик — и подъехал я за каретою, санями и т. д. в половине первого. Красная ливрея на швейцаре и лакеях, красное сукно по лестнице, за которое, когда я было невзначай зашагал по нем, швейцар дал мне замечание — по сукну не ходить. Порядок. Но кому пальто отдать, никого не было. Иду, наконец, вверх. Прямо зеркало, по сторонам два красных лакея высокие, стоят неподвижно, точно статуи, у одного лицо смахивает на египетское что. Эффектно. Толпа. Билеты принимал какой-то молодой офицерик с белым бантом в знак принадлежности к археологическому корпусу. В одной из зал музея, у стены под мраморной статуей ангела с ребенком у ног, было устроено возвышенное место со столом и слева кафедра, убранная зеленым сукном. По программе следовало петь «Коль славен». Но на кафедру взошел было Делянов и стал перевертывать листы своей речи, готовясь ораторствовать. Это продолжалось минуты три. Ему сказали, что начнут певчие, он сошел и сел на председательское место под мраморную статую. Когда певчие пропели, Делянов снова явился на кафедре. Рожа какая мерзопакостная, точно какой-то волдырь водянистый, что-то вроде водяной мозоли. В речи, кроме официального сказания о разрешении съезда, заключалась похвала выспренная старому Уварову[385], которого он обозначил усопшим, вместо покойный, и затем, конечно, слава пропета молодому[386]. Объяснилось, каким путем разрешен съезд. Толстой[387], министр, находился в очень близких отношениях к старому Уварову — все дело понятно, почему торжествует молодой. Потом явился на кафедру этот Уваров и восхвалил министра и Делянова и университеты, что способствовали делу и отозвались сочувственно. Потом Вельяминов-Зернов[388] восхвалил самый съезд, как все вышло хорошо и удачно, так даже, что и заседаний пожалуй, не надо, все готово, все предсделано. Потом Срезневский[389] доказывал вяло и неясно, как съезды полезны, тоже с кафедры. Потом Погодин с своего места из-за стола говорил историю русской археологии, сначала восхвалив старого Уварова, а молодому на ус. Молодой, видимо, торжествовал.