Хосе долго не произносит ни слова, затем говорит:
— Тебе одной решать, Мария, не могу тебе ничего посоветовать. Делай, как сочтешь правильным, только не забывай об отце!
Мы уезжаем. Предстоит нанести последний визит, теперь уже вне Ондары, крестьянину Диего, который живет внизу, за каменным мостом, перекинутым через глубокий овраг, по дну которого бежит речка. Диего был одним из самых стойких коммунистов Ондары, «и можешь мне поверить, — говорит Хосе, — его убеждения не изменились».
Участок Диего расположен на горном склоне, который круто идет вверх прямо от моста; верхняя граница участка лежит метров на шестьдесят — семьдесят выше русла реки. Примерно на половине этой высоты на естественной террасе Диего построил дом с помощью двух своих товарищей — каменщика и обыкновенного поденщика. Сперва они поставили две комнаты и загон для скота. Потом надстроили второй этаж: еще две комнаты, спальные. И уже совсем недавно закончили пристройку снизу — это большая, приветливая горница и кладовая для хранения припасов и сельскохозяйственных орудий, здесь еще пахнет свежей масляной краской.
Самого Диего дома нет, он работает где-то наверху, на своей земле. Нас встречает его жена, сильная, здоровая крестьянка, и младший сын-подросток. Старший брат мальчика в настоящее время работает на виноградниках в Южной Франции, обе сестры уже замужем. Мальчик очень рад видеть Хосе. Он хочет учиться здесь, в Ондаре, он научился лишь читать, писать и немного считать — это почти все, о техникуме в городе он, сын бедного крестьянина, не может и мечтать, вот если бы попытаться во Франции, уж на учение себе он как-нибудь заработает. Хосе обещает подумать над этим.
— Но во всяком случае ты должен сперва научиться по-французски, с одним испанским далеко не уедешь. Я пришлю тебе самоучитель, чтобы ты мог готовиться уже здесь.
Мальчик вызывается сбегать за отцом, и вот Диего уже стоит перед нами. На голове у него войлочная шляпа, спереди подвязан садовничий передник, в руке мотыга. У него здоровый, смуглый цвет лица, но сам он маленький и худой, словно изнуренный работой. Ему пятьдесят два года, и про него не скажешь, что он выглядит моложе. Его манеры степенны и рассудительны, в них нет и намека на кипучий испанский темперамент, и, не говори он по-испански, его можно было бы с равным успехом принять и за северофранцузского, и за немецкого, и даже за польского или русского крестьянина.
Раньше он работал поденщиком на дона Хаиме, отца дона Альвареса. У него он и купил этот участок. «Тогда здесь была пустошь, поросшая густым кустарником, — рассказывает он. — Для дона Хаиме она практически не представляла ценности. Но, несмотря на это, я дорого за нее заплатил. Пришлось ежегодно вносить десять процентов стоимости, и только в прошлом году я смог сделать это в последний раз». Как только Диего по всей форме стал владельцем косогора, он с совершенно необычным для Испании рвением принялся за дело, вооруженный лишь самыми простыми орудиями. Но чего только он ими не наворотил! Мы идем за ним по его плантациям и только диву даемся. Террасу за террасой налепил он на склоне, и теперь на них буйно произрастают самые различные культуры. Тут есть картофельные и кукурузные поля, грядки с бобами и горохом, апельсинные, персиковые и миндальные деревья, сливы, виноградные кусты и, разумеется, индийские смоковницы — за исключением пшеницы, всего понемножку, что только ро-дпт испанская земля. Одна только прокладка широко разветвленных оросительных каналов, должно быть, потребовала гигантского труда. Диего скромно помалкивает о своих достижениях, но, несомненно, ничего не имеет против наших похвал.