— Вы должны знать, что это означает в Испании, — перебивает Диего. — У нас существует обязательное восьмимесячное военное обучение. Солдату платят всего лишь полпесеты в день, а кормят до того скверно, что он голодает или портит себе желудок, если ничего не прикупает. Но эти восемь месяцев засчитывают, если проработать пять лет на заводе. А вздумал артачиться — пожалуйста в казарму!
— Самое страшное в Испании, — замечает Мигель, — это до сих пор то, как полиция обращается с арестованными. И не только «полисиа сосиаль», «гуардиа сивиль» нисколько не лучше!
— Недаром казармы «гуардиа сивиль» в Севилье зовутся кварталом жертвоприношений, — говорит Фелипе. — Там пытают всех, не только политических, но и взломщиков, и мелких воришек, пусть даже они во всем признаются, — а вдруг они что-нибудь утаили, ведь возможно же такое! Крики истязуемых часто разносятся далеко вокруг. Два года назад там чуть не запытали до смерти арестованного антифашиста Эмилио Родригеса Мартина. Его привязали ремнями к скамье и сдавливали ему ноги до тех пор, пока он не терял сознание, а когда он приходил в себя, начинали все сначала. На следующий день они заставили его бегать распухшими ногами и дергали его при этом за уши и за волосы, а под конец в кровь растоптали ему ступни. Потом они били его молотком по печени, колотили кулаками по шее и ушам, пинали в пах. Так ничего от него не добившись, капитан «гуардиа сивиль», который его допрашивал, с такой силой ударил его в лицо, что тот упал без сознания и в таком состоянии был доставлен в тюремную больницу. Эмилио Родригеса приговорили к пятнадцати годам тюрьмы.
— В Бильбао и Овьедо после весенней забастовки горняков они лютовали еще страшнее, — говорит Мигель. — По закону полиция должна не позже чем через семьдесят два часа передать арестованного суду. На деле же полиция держала у себя арестованных горняков и антифашистов намного дольше, иных по целому месяцу. При этом их зверски истязали. У тамошней полиции кроме избиения плетками и резиновыми дубинками совсем другие методы: удары тяжелой линейкой по подошвам и голым пальцам ног, удары по лицу мокрым бельем, — так почти не остается следов, — удары кулаком по ушам, пока человек не глохнет. А то еще подвешивают арестованного за волосы, за руки или за кисть, зачастую на два дня, привязывают его к столу, избивают и вывертывают ему руки и ноги, пока не возникнет угроза перелома. Ему растаптывают сапогами не только ноги, но и руки, ему загоняют щепки под ногти и между пальцами, его заставляют часами, а то и днями стоять на горохе, рисе или гравии, через него пропускают электрический ток, ему стягивают гаротой горло, так что он почти задыхается, его заставляют есть бумагу, и так грубо пихают ее в рот палкой, что обдирают ему нёбо, ему жгут огнем ягодицы и половые органы. Нередко заключенного пытают на глазах его родных или арестованных товарищей, больше того, пытают даже членов его семьи, чтобы заставить его заговорить. Сам дьявол не смог бы выдумать все те зверства, которые лежат на совести этих негодяев. В Бильбао в застенках так называемой Общественной бригады они двадцать четыре дня особенно жестоко истязали арестованного в июне товарища Рамона Ормасабаля, члена Центрального Комитета Коммунистической партии, и Ибарролу, председателя одной католической организации. От пыток Ибаррола временами терял рассудок. Ормасабаль был приговорен военным судом к двадцати, а Ибаррола — к девяти годам тюрьмы. Гонсало Хосе Вильяте, которого в это же время пытали в полицейском управлении Бильбао, не вынес мучений и пытался покончить с собой, перерезав себе сонную артерию. Многие верные товарищи кончают с собой.