Я все еще беспокоился, не выйдет ли осложнений из-за произведенного мною во рву шума, не сообщат ли русские пограничные власти австрийским о нарушителе границы, не задержат ли меня в Австрии. Меня прямо-таки подняли на смех:
— Шо ты, хлопче! Кто там про тэбе сообщать станет! Российска охрана тильки рада, шо ты благополучно через кордон перемахнул. Разве тильки чарку горилки за тэбе випьет…
— А чего же он тогда стрелял?
— А як же! Для виду. Вин же обязан кордон сторожить…
ЛЬВОВСКАЯ ШКОЛА БОМБИСТОВ
За ночь я отлично выспался. Утром рассчитался с Грицьком, простился со всеми и, провожаемый искренними пожеланиями удач и счастья, двинулся на станцию.
Было часов девять утра. На вокзале уже собралось порядочно народу. Ждали поезда.
Так вот какая она, эта таинственная заграница? Мне представлялось, что за рубежом все не такое, как дома, в России. А оказалось, что первый заграничный город Броды ничем, ну, ровнехонько ничем не отличался от российских городков и местечек Юго-Запада. Те же домишки, та же грязь, те же обязательные костел и синагога, те же украинцы и евреи, тот же язык. Такая же станция железной дороги с неизбежным жандармом на перроне.
Хоть Грицько и его австрийские приятели уверяли, что здесь мне ничто не грозит, я все же был настороже. Я отлично понимал, что не только в России имеются представители такой «приятной» профессии, как «шпик» и «филер», и что австрийские власти вряд ли с особенным энтузиазмом отнесутся к школе бомбистов.
Иной раз у меня прямо-таки дух захватывало: где это очутился я, двадцатилетний малограмотный парень из далекой уральской глуши? Что привело меня, знавшего толком лишь родной завод, сюда, в чужую, незнакомую страну? Какая сила заставила преодолеть на пути все трудности и невзгоды?
Твердая вера в лучшее будущее, воля к победе великого рабочего дела — вот как называлась эта сила.
Да и молодость и здоровье помогали переносить все тяготы, выпадавшие на долю профессионального революционера.
Подошел поезд. Я забрался в вагон — он резко отличался от знакомых российских вагонов. Никаких полок в нем не было. Пассажиры сидели на скамьях, причем каждое место было отделено от соседних красиво изогнутыми перегородками от головы пассажира до самого сиденья. Сидишь и не видишь соседей. Только напротив маячит без конца одна и та же физиономия. Едешь словно в своеобразной одиночке! Ни разговоров, ни обычного нашего русского вагонного веселья с его быстрыми знакомствами, симпатиями, общими чаепитиями и знаменитым «козлом». Чинной и скучной оказалась железнодорожная заграница.