Ребятам пришлось перейти на нелегальное положение, и Самарский комитет переправил их в Баку. Занятия мы вынуждены были прекратить. Я сразу же вернулся восвояси.
Поезд приходил в Уфу часа в четыре дня. Как полагается, сначала я отправился на явку. Там мне должны были сказать, где, с кем и когда встретиться и что делать дальше.
Наша явочная квартира на Казанской улице, между Пушкинской и Успенской, имела очень удачную «крышу»[1], она была «загримирована» под небольшую портновскую мастерскую. Ведь в мастерскую можно прийти кому угодно и когда угодно, это не вызовет никаких подозрений. «Хозяйкой» там числилась Стеша Токарева, «мастерицами» работали члены нашей боевой дружины сестры Тарасовы — Люба и Катя, иногда и Вера.
«Мастерская» находилась во дворе, во внутреннем флигеле, как раз напротив ворот. У нас было условлено так: если у крыльца флигеля стоит ведро — входить в «мастерскую» нельзя, если ведра нет — все в порядке. С какой стороны улицы ни подойдешь к воротам, всегда хорошо видно крыльцо нашей конспиративной квартиры.
По дороге я завернул в кондитерскую и купил три французских булочки. Приказчица положила мне их в какой-то яркий пакетик и перевязала цветной ленточкой.
Дохожу до знакомых ворот, вижу — ведра у крыльца нет. Значит, все спокойно, можно входить.
Минуя сенцы, распахиваю дверь и… превращаюсь в соляной столб. В комнате полно полиции. Обыск!
Все уставились на меня. Городовые — знакомые все лица! — оцепенели: видно, не позабыли, как боевики ведут себя в таких переделках.
Наши девушки тоже стоят бледные как полотно; после они признавались: боялись, что я тотчас открою стрельбу. Вскипает злость: «Какого черта не выставили ведро?!»
Молнией мысль: «Что делать?! Сразу уйти — поймут, что бегство». А с фараонами как со злыми собаками: бежать от них нельзя — покусают.
Спокойно обращаюсь к «хозяйке»:
— Здравствуйте, мадам. — К тому времени я уже вполне овладел «политесом». — Вы обещали мой заказ приготовить к пяти часам.
Стеша успела уже прийти в себя, тоже спокойно отвечает:
— Извините, сударь. Видите, у нас гости, — она кивнула на пристава Бамбурова. — Прошу вас, зайдите завтра утром.
— Хорошо, — говорю. — До свидания. — Поворачиваюсь как ни в чем не бывало и не торопясь шагаю к выходу, а сам так стиснул в кармане рукоятку револьвера, что потом три дня пальцы болели.
Спиной аж до мурашек ощущаю окаменевшие взгляды полицейских. А вдруг бабахнут прямо в затылок?!.
Нет, не посмели.
Прохожу ворота. Вижу, стоят шпик и городовой. Остановят?.. Нет, пропустили! Но осторожно пошли следом.