За рекой Белой и происходили довольно регулярные военные занятия уфимских дружинников: они учились стрелять, осваивали боевой строй, баррикадную тактику.
Пробыл я среди рыбаков до глубокой осени. Боевая учеба прекратилась лишь с первыми морозами. Кончился рыболовецкий сезон — пришло к концу и мое пребывание в артели.
Я снова начал бродячую жизнь партийного связиста и «книгоноши», Уфа… Сим… Миньяр… Бугульма… Златоуст… Самара…
Но после третьеиюньского, государственного переворота, когда царское правительство разогнало II Думу, в которой не было угодного ему большинства, и арестовало социал-демократическую фракцию, жить на Урале, как и во всей стране, революционерам становилось все более трудным. Ищейки охранки гонялись за ними по пятам, рыская днем и ночью. Свирепствовал столыпинский террор.
Боевая работа постепенно свертывалась сама собою: все больше боевиков оказывалось за тюремной решеткой, на каторге, многие погибли на эшафоте. Был схвачен и сидел в Мензелинской тюрьме Михаил Кадомцев.
Устраивать конспиративные встречи на квартирах стало очень рискованно. Уфимский комитет решил устраивать явочные свидания на улице, в разных местах города. Для этого выделялись дежурные боевики, которые и передавали адресатам поручения и распоряжения комитета.
5 декабря 1907 года была моя очередь дежурить на углу Успенской и Центральной улиц.
Я шел на пост и неожиданно на улице Гоголя столкнулся с Мишей Гузаковым. Мы оба очень обрадовались, давно не приходилось видеться.
— Ты в Уфе?!
— Да уж порядком.
— А я и не знал.
— Так и я не знал о тебе.
Миша пошел проводить меня и по дороге рассказал о своих последних приключениях.
— Комитет решил несколько ребят переправить за границу. В том числе меня и тебя.
— И меня?!.
— И тебя, говорю же. Посылали меня в Киев, связаться с тамошним народом, организовать через них переход границы и достать заграничные паспорта — киевляне откуда-то хорошие «липы» берут. Все это мне удалось быстро сделать. Но мне еще дали при отъезде второе задание: переправить сюда те бельгийские браунинги, что ты в Дубно оставил. Вот с этим-то мне и не повезло: выследили шпики. На какой-то чертовой станцийке хотели взять. Ну, да сам понимаешь, мы народ тертый; открыл я по ним беглый огонь и давай бог ноги! Но пистолеты пришлось бросить. До того обидно, как вспомню, — плакать охота! Так что в Уфе я всего с неделю… Стой, что такое?! Никак, стреляют?
И верно, со стороны Центральной улицы раздались два выстрела.
— Слушай, Петруська, не ходи на дежурство. Теперь там нельзя ни с кем встречаться.