Уже через восемь дней Филиппо сообщил о неприятном факте: его сумка, как и наши карманы, была пуста. Надо признаться, мы «жили» значительно шире своих возможностей.
В Дар-эс-Саламе мне прислали исполнительный лист на сумму в 2 тысячи рупий. Я почувствовал себя так, словно меня ударили по голове. Выяснилось, что должником является мой друг Хемминг, я же несу ответственность как поручитель. Между тем я никогда за Хемминга не ручался.
В то время в Африке существовал обычай брать в кредит не только предметы первой необходимости, но и продукты, еду в ресторане и напитки в баре. Счета оплачивались в конце месяца. Хемминг сделал много покупок, но не смог за них расплатиться. Я же представил своего друга владельцу фактории, где имел обыкновение сбывать слоновую кость, и на вопрос о кредитоспособности нового клиента ответил, что это мои компаньон. Вот торговец и вспомнил об этом заявлении.
Я еще раньше рассорился с кредитором Хемминга из-за того, что он слишком низко оценил принесенную мной слоновую кость, и теперь отказался платить по исполнительному листу. Тогда истец прислал ко мне в гостиницу судебного исполнителя. Все это начало меня забавлять. Имуществом, пригодным для описи, я не располагал, если не считать Джумбо — моего друга из джунглей, который потом так прославился в Европе.
Читатели моих книг знают, что Джумбо был молодой слон. Я поймал его в области ньям-ньям, к северу от обширной равнины Уссангу, и так приручил к себе, что мне удалось заставить его из девственного леса последовать за нами в Морогоро. В то время слон находился в Дар-эс-Саламе. Местные жители хорошо знали его по проказам в садах и на рынке.
Итак, Джумбо описали. На кусок картона наклеили изображение кукушки, которая и в колониальных владениях Германии была символом ареста, наложенного на имущество. Привязанное к хвосту слоненка, это изображение вызывало всеобщее любопытство и смех, причем люди как с белой, так и с черной кожей единодушно были на моей стороне.
* * *
Близился к концу 1909 год. Уже восемь лет я жил в Африке, причем больше половины этого времени провел в дебрях, вдали от всякой цивилизации. Я вступил в тридцатый год жизни.
Мечта моей юности, собственно говоря, так и не осуществилась. Правда, я узнал Африку. Моя палатка, случалось, стояла в таких местах, где еще не ступала нога европейца. В бывших бурских государствах я чувствовал себя почти как дома. Я ощутил пульс дебрей, приобрел друзей в зарослях и полюбил их. Мне стало ясно, что я уже не смогу навсегда покинуть Африку. Я мог бы вступить здесь в колониальные войска, приобрести землю или заняться промышленной деятельностью на юге. Быть может, из меня вышел бы неплохой окружной начальник или удачливый торговец.