Теперь я не сплю ночами и вспоминаю все с самого начала. Как мне было от всей души жаль этих англичанок – таких уже немолодых, нескладных, плохо одетых и говорящих по-французски с жутким акцентом. Девочки откровенно смеялись над ними, и я призывала их к порядку и милосердию. До меня доходили слухи, что Константин в восторге от письменных заданий обеих мисс Бронте на разные религиозные сюжеты, – я только радовалась. Он никогда мне не рассказывал об этом: беседы о литературе не ведут с женой. Я не читала книг, которыми заполнены полки в его кабинете. Но ведь и он никогда не вникал в вопросы управления пансионом, не просматривал счета и не интересовался, откуда мы берем деньги на то, чтобы поддерживать тот уровень жизни, к которому привыкли и он, и наши дети. Всем этим занималась я одна. Помню, как я обиделась, когда однажды попросила его помочь рассчитать бюджет на лето (это самое трудное время, потому что не предполагается никаких поступлений). Он со смехом ответил: “Дорогая, ведь это в твоей метрике написано „дочь торговца“, а не в моей, так что не спрашивай меня”. И ушел на занятия в католическую школу для бедных, где работал, конечно, бесплатно. Зато я слышала от знакомых: “О, мадам, ваш муж – святой человек!”
Эту его отдельность я остро почувствовала, когда мы позировали месье Франсуа Анжу для семейного портрета. У нас было уже шесть детей (недавно как раз родился Поль-Франсуа), и я хотела оставить им память о семье, родительской любви и нашем доме. Я выбрала месье Анжа именно потому, что он был автором картин на религиозные сюжеты. Увидев нас одетыми в лучшие платья, Константин сказал: “Ты думаешь, мы подходим в натурщики для изображения „Святого семейства“?” – и заставил меня переодеться во все черное. Это бы еще ничего, но после долгих препирательств с художником по поводу того, где должен располагаться сам отец семейства, он решительно встал в стороне от нас и обратил взгляд куда-то в сторону! Никакие доводы портретиста на него не действовали, а я молчала, зная его упрямство. Так и осталось на полотне: я рассеянно гляжу вдаль, дети вокруг меня, а он, в цилиндре и с книгой под мышкой, нас не видит. Как будто просто шел мимо и зачем-то остановился. Дети и наши внуки так и будут смотреть на этот портрет, гадая, куда же он шел. И только маленькая Жюли-Мари вцепилась в него своими ручонками, как будто не хочет отпускать и боится, что он сейчас исчезнет.
Нет, я не боялась, что он исчезнет, даже когда стала замечать его особенный интерес к одной из мисс Бронте. Чисто духовный интерес, конечно: кто в здравом уме мог бы предположить влечение иного рода, увидев эту англичанку? Я хорошо знала, что главная любовь его жизни – это литература и учительство. И закрывала глаза на то, что в силу своего темперамента он всегда играл со своими ученицами, как кошка с мышкой, заставляя их краснеть и трепетать. А потом долго молился.