Каким-то образом ей об этом стало известно, и я удостоилась целой главы в романе, где хозяйка пансиона, находясь рядом со спящей героиней, вытряхивает содержимое ее кошелька, перебирает ключи и чуть ли не заглядывает ей в зубы перед тем как нанять на работу! Константина и это обстоятельство развеселило. Он сказал, что еще неизвестно, к кому мисс Бронте испытывала более сильные чувства – ко мне или к нему, ведь он, то есть месье Поль, не заслужил столь подробных и пристрастных описаний. И стал цитировать: “Мадам была незаурядной и одаренной женщиной. Пансион представлял слишком ограниченную сферу для проявления всех ее способностей, ей бы править целым государством или руководить строптивой законодательной ассамблеей. Никому не удалось бы ее запугать, разволновать, вывести из терпения или перехитрить. Она могла бы совместить должности премьер-министра и полицейского, ибо была мудрой, непоколебимой, вероломной, скрытной, хитрой, сдержанной, бдительной, загадочной, проницательной, бездушной…” Сколько слов! И все только потому, что я была его женой и не умерла родами ей на радость.
Когда я объявила, что занятия английским прекращаются, мы обе уже все понимали. Еще зимой, думая, что мисс Бронте одиноко без сестры, я предложила ей проводить вечера в нашей семейной гостиной – она появилась там пару раз, а после того неприятного разговора вообще не пришла ни разу. Еще бы: видеть объект своих желаний в лоне семьи! Самое удивительное, что вспыльчивый и быстро раздражающийся Константин ни слова не произнес, когда я сказала, что мисс Бронте не сможет больше заниматься с ним английским. И это было самым красноречивым свидетельством того, что что-то такое между ними произошло. С тех пор прошло двадцать с лишним лет, но за все это время он ни разу ни с кем не заговорил по-английски, не прочел, кажется, ни одну английскую книгу в оригинале, хотя таких много в его библиотеке, а я навсегда закрыла дорогу в свой пансион девушкам с этого острова. Вот чего она в итоге добилась, эта “гордость английской литературы”, как ее теперь называют.
Между тем тогда наступило лето, и я надеялась, что она наконец уберется восвояси. Но нет – мисс Шарлотта объявила, что до начала занятий останется в Брюсселе! Она продолжала преследовать его: зимой во время традиционного карнавала потребовала, чтобы он сопровождал ее, потому что в Англии ничего подобного не увидишь, а летом я обнаружила их обоих на концерте в саду сидящими в креслах в десяти метрах от меня и Мари-Полин, которая закричала: “Мама, там папа с мисс Бронте, пойдем к ним!” Той своей невозмутимой улыбкой я горжусь до сих пор, но, думаю, она пришла от этого в еще большую ярость. Пусть завидует: так меня воспитала тетя, а вот пастор англиканской церкви не сумел привить дочери твердые нравственные устои. Вся эта история – лучшее доказательство преимущества католиков над протестантами. Я уж умолчу из скромности о том, что мисс Бронте и на католическую церковь обрушивается в своем романе с тем же пылом, что и на мою грешную особу.