– Не совсем так, она сама попросила об этом.
– Я запрещаю делать это и вам, и ей. Учебный год только начался.
– И это единственная причина?
– Я не намерен объяснять. В моей жизни и без того слишком много такого, чего я не могу вам объяснить.
Назавтра он объявил мне, что мисс Бронте уедет после Рождества. Последующая за этим неделя ледяного молчания между нами показала, что все было гораздо хуже, чем я могла предположить. Он влюбился, Жозе! В этой красиво говорящей и много читающей машине проснулись чувства. И не к какой-нибудь хорошенькой молодой служанке, а к старой деве и синему чулку. Я не знала, смеяться мне или плакать. Но я первый раз вспомнила тогда, как это бывает. Я вспомнила тебя.
В ноябре я родила Жюли-Мари, хотя, кажется, это никого, кроме меня, не интересовало. В декабре он вместе Шапелем пригласил ее на концерт – главный концерт сезона, с присутствием королевских особ. Обо мне опять никто не вспомнил, хотя я уже начала выезжать после родов. С концерта они вернулись вместе в одной карете. И утром мадемуазель Бланш с торжествующим видом принесла мне перехваченную ею записку: он назначал англичанке свидание в саду ночью. Ночью – зимой – в нашем саду. Бланш думала, что станет моей поверенной, но я выгнала ее через месяц. Что было делать? Да, я подмешала ей в чай опий. Свидания не состоялось.
После всех трогательных прощаний и заверений в уважении и искренней любви я сама повезла мисс Бронте в Остенд. Константин в этот день вообще уехал из города, и я должна была быть уверена, что он не появится на остендской пристани, как глупо это ни звучит. Он что, с саквояжем прыгнул бы на корабль вместе с ней? Впрочем, тогда я бы не поручилась, что он этого не сделает.
Пакетбот с мисс Бронте на борту уже отплыл довольно далеко, но я не могла сдвинуться с места. Ее не было видно – невзрачные, тусклого цвета шляпка и платье затерялись в толпе, – а я не могла оторвать глаз от уходящего судна. У меня было чувство, что вся моя прежняя жизнь уплывает сейчас вместе с ним, все хорошее, что в ней было, и что будет впереди, я не знала. В какой-то момент почувствовала, что по щекам текут слезы. Жозе, я рыдала на пристани, провожая несостоявшуюся возлюбленную собственного мужа!
Что было дальше, ты знаешь. Все читают ее романы. Меня нет – есть только мадам Бек.
* * *
5 января 1890
Жозе, скоро мы будем вместе. Совсем скоро. Удивительно, что сейчас, в конце такой долгой жизни, целиком отданной моему пансиону и моим детям, я снова думаю только о тебе. Я забыла лица всех своих учениц, но твое лицо помню с пугающей ясностью. Вот сегодня утром, проснувшись, так отчетливо увидела тебя ранним утром в Лакене, что даже подумала, что, наверное, еще сплю или уже умерла. Но нет – просто вспомнила ясный день на исходе августа, когда мы чуть свет убежали из дома, где ты жил, чтобы нас никто не заметил. Я тогда солгала тете, что переночую в городе у родственников. Вставало солнце, трава была сухая, без росы, как бывает только в конце лета, ты прилег на опушке, заложив руки за голову, и по твоим волосам полз маленький муравей. Я и сейчас ощущаю запах увядающей после жаркого лета листвы, упавших на землю мелких зеленых яблок (ты один мог есть их и улыбаться) и горько-сладкой полыни, вижу твои густые черные волосы с заблудившимся в них муравьем и протягиваю руку, чтобы дотронуться до них. Забываю, что было вчера, куда спрятала молитвенник и положила чепчик, а вот наши дни той ранней осени, еще ничего не предвещавшей, помню по минутам. И закрываю глаза, ухожу туда и не хочу возвращаться.